Спешу в часы досуга на балкон,
Не отрываю от перил руки.
Но небу что за дело до меня,
Моих переживаний и тоски.
Спешу в часы досуга на балкон,
Не отрываю от перил руки.
Но небу что за дело до меня,
Моих переживаний и тоски.
А потом еще очень долго горят оригами
Из бумажных жалоб в напалме моей меланхолии,
И по мере приближения к вечеру с его телевизионными снами
Я разрабатываю новые теории появления боли. И...
... Тогда я обхватываю голову руками
В спазмах непобедимого весеннего сплина.
Я ловлю свои нервы, завязываю их узелками,
Чтобы (не хочется, но..) жить. Идиллическая картина.
Унылых осеней прошёл над нами ряд,
И нашей жизни дни развеял листопад.
Пей! Ведь сказал мудрец, что лишь вина дурманом
Мы можем одолеть тоски душевной яд.
В мае природа грозит нам пальцем, чтобы напомнить, что мы не боги какие-нибудь, а всего лишь чрезмерно самонадеянные члены ее большой семьи. Она дает нам понять, что мы — братья осла и карася, обреченного сковородке, прямые потомки шимпанзе и всего лишь троюродные братья воркующих голубей, крякающих уток и служанок и полисменов в парке.
Весна разбудила капелью за окном.
Надо было вставать и бежать во двор.
И носиться целый день по лужам,
И промочить ноги,
И заболеть горлом,
И целую неделю не ходить в школу,
Чтобы все тебе завидовали.
Он бодро встал
И обнаружил в коридоре младшую дочь,
Которая хитро натягивала резиновые сапоги.
Порой на него находила такая душераздирающая тоска, что он готов был выть на луну от боли и накрывающих его воспоминаний, раздирающих его душу и сердце. А на следующий день всё возвращалось на круги своя, и он снова фальшиво улыбался людям, которых знать не знал, да и не хотел.
Тосковать по Пенни было тяжело.
Но мы хотя бы знали, что с этим делать: красота смерти – она окончательна.
Самым крупным и великим художником на земном шаре является не Леонардо да Винчи и Пикассо, а весна.
Недуг, которого причину
Давно бы отыскать пора,
Подобный английскому сплину,
Короче: русская хандра
Им овладела понемногу.