— Эй, ребята, я же свой, советский!
— Ах, значит, «свой, советский»? На!
— Да вы хоть форму посмотрите, ребята!
— Так он ещё и форму нацепил! Получи!
— Ах ты, господа бога душу мать! Ах ты, царица полей! Вот тебе!
— Так он ещё и лается по-нашему! Кажись, свой…
— Рахмат-джан-ока.
— Что?
— Спасибо, по-узбекски.
— Будь ласка.
— Не понял?
— Пожалуйста, по-украински.
— И четвёртое: нельзя держать боевого лётчика вечным дежурным, куда пошлют. Прошу допустить к полётам.
— И пятое: нельзя перебивать старших по званию. Вы свободны.
— Есть.
— Гав! [Собака]
— Вы тоже.
(вылезая из трофейного «Мессершмитта»)
Макарыч, принимай аппарат! Во, махнул не глядя. Можешь за хвост подержаться, дракон уже не кусается.
— Там ещё впереди танков — наглец… На белом коне, генерал такой сидит.
— Ты и погоны успел рассмотреть?
— Ну, низковато шёл. А ты представляешь — как в оперетте. Танки… А вот этот на белом коне так мне ручкой! Ну, и я… разочек махнул… Слушай, ну, надо ж было наказать, это не сорок первый!
— Тебе было приказано не раскрывать себя!
— Да х-хрен с ним! А чего же он, гад, на белом коне ещё так?..
— Я тебе эту белую лошадь ещё вспомню!
— Вот в Берлине, на самой высокой уцелевшей стене, я с огромной любовью напишу: «Развалинами Рейхстага удовлетворён». И можно ехать домой сады опрыскивать.
— Командир, когда вы будете в Берлине автографы оставлять, я вас очень прошу, посмотрите повнимательнее. Там уже будут наши подписи… первой эскадрильи.
— Да какая разница, браток: наши, ваши...
— И вообще там первым распишется рядовой пехотный Ваня. Да и по праву.
Cлайд с цитатой