Любовь моя, цвет зелёный.
Зелёного ветра всплески.
Далёкий парусник в море,
далёкий конь в перелеске.
Ночами, по грудь в тумане,
она у перил сидела -
серебряный иней взгляда
и зелень волос и тела.
Любовь моя, цвет зелёный.
Лишь месяц цыганский выйдет,
весь мир с неё глаз не сводит -
и только она не видит.
Любовь моя, люби! — да не развяжешь
вовек ты жгучий узел этой жажды
под ветхим солнцем в небе опустелом!
А всё, в чём ты любви моей откажешь,
присвоит смерть, которая однажды
сочтётся с содрогающимся телом.
Трудно, ах, как это трудно любить тебя и не плакать!
Мне боль причиняет воздух,
сердце
и даже шляпа.
В глубинах зелёного неба
зелёной звезды мерцанье.
Как быть, чтоб любовь не погибла?
И что с нею станет?
С холодным туманом
высокие башни слиты.
Как нам друг друга увидеть?
Окно закрыто.
Сто звёзд зелёных
плывут над зелёным небом,
не видя ста белых башен,
покрытых снегом.
И, чтобы моя тревога
казалась живой и страстной,
я должен её украсить
улыбкой красной.
Я люблю тебя, люблю безумно,
с книгой мертвой и с улыбкой грустной,
в башне ожиданья темно-синей
и в пещере смутных, душных лилий,
на постели моря, в лунной нише,
на балу, что снится черепахе.
Я чувствую,
как в жилах
у меня,
расплавив сердце раскаленной страстью,
струится ток багряного огня.
Так погаси же,
женщина, пожар.
Ведь если в нём всё выгорит дотла,
одна зола взойдет на пепелище,
одна зола…
Дождик идет в Сантьяго,
сердце любовью полно.
Белой камелией в небе
светится солнца пятно.
Дождик идёт в Сантьяго:
ночи такие темны.
Трав серебро и грёзы
лик закрывают луны.
Видишь, на камни улиц
падает тонкий хрусталь.
Видишь, как шлёт тебе море
с ветром и мглу и печаль.
Шлёт их тебе твое море,
солнцем Сантьяго забыт;
только с утра в моём сердце
капля дождя звенит.
Дождик идет в Сантьяго,
сердце любовью полно.
Белой камелией в небе
светится солнца пятно.
Дождик идёт в Сантьяго:
ночи такие темны.
Трав серебро и грёзы
лик закрывают луны.
Видишь, на камни улиц
падает тонкий хрусталь.
Видишь, как шлёт тебе море
с ветром и мглу и печаль.
Шлёт их тебе твое море,
солнцем Сантьяго забыт;
только с утра в моём сердце
капля дождя звенит.
Если кого я люблю, я нередко бешусь от тревоги, что люблю
напрасной любовью,
Но теперь мне сдается, что не бывает напрасной любви, что
плата здесь верная, та или иная.
(Я страстно любил одного человека, который меня не любил,
И вот оттого я написал эти песни.)
Любовь может возвысить человеческую душу до героизма, вопреки естественному инстинкту, может подтолкнуть человека к смерти, но она хранит и боязнь печали.
Ее больше мучило предчувствие страдания, ведь уйти из этого мира — это значит не только упасть в ту пропасть, имя которой — неизвестность, но еще и страдать при падении.
Скарлетт: Однажды вы сказали: «Помоги, боже, тому, кто её полюбит!»
Ретт: Помоги мне, боже...
Cлайд с цитатой