Франц Кафка. Письма к Милене

Другие цитаты по теме

Просто усажу тебя в кресло (ты говоришь, что недостаточно была добра ко мне, но разве это не высшая доброта, и любовь, и почесть – позволить мне присесть там у тебя и самой сесть напротив и быть со мной), – итак, я усаживаю тебя в кресло – и теряюсь, и не знаю, как выразить словами, глазами, руками, бедным сердцем это счастье – счастье оттого, что ты со мной, что ты все-таки и моя тоже. И ведь люблю я при этом вовсе не тебя, а нечто больше – мое дарованное тобой бытие.

Как змеи, локоны твои распались

По ниве счастья — по твоей груди.

Мои глаза от страсти разбежались -

Скорей оправь прическу, пощади!

Когда же ветер, овевая ниву,

Заматывает волосы в клубки,

Я тотчас же в тоске своей ревнивой

Тебя ревную к ветру по-мужски.

Ревность — порока человеческого верная подруга!

Слеза дрожит в твоем ревнивом взоре -

О, не грусти, ты все мне дорога!

Но я любить могу лишь на просторе -

Мою любовь, широкую, как море,

Вместить не могут жизни берега.

И любим мы любовью раздробленной

И тихий шепот вербы над ручьем,

И милой девы взор, на нас склоненный,

И звездный блеск, и все красы вселенной,

И ничего мы вместе не сольем.

Но не грусти, земное минет горе,

Пожди еще — неволя недолга, -

В одну любовь мы все сольемся вскоре,

В одну любовь, широкую как море,

Что не вместят земные берега!

Некий человек лежит на смертном одре и с независимостью, какую ему даёт близость смерти, говорит: «Всю свою жизнь я боролся с желанием покончить с нею». В другой истории ученик высмеивает учителя, у которого только и разговоров, что о смерти: «Ты постоянно толкуешь о смерти, а сам не умираешь». — «И всё-таки я умру. Я как раз произношу свою последнюю песнь. У одного эта песнь длиннее, у другого короче. Но разница всегда лишь в несколько слов».

Я признаю, со стыдом и болью: я ревнивая. Ревность ранит меня как нож, сжирает меня, душит, испепеляет. Я живу словно за завесой черного зловонного тумана. Да и жизнь ли это?

Мало есть несомненных истин в мире, но вот эта из их числа: никогда мы не будем жить вместе, в общей квартире, бок о бок, с общим столом — никогда; даже общего города у нас не будет.

Я тебя ни к кому не ревную,

Ни к грядущему, ни к прошедшему,

Ибо каждый любит иную -

Так вот кажется мне, сумасшедшему.

Так мерещится мне, сумасшедшему,

Сумасшедшее счастье нашедшему...

Ты её ведь не знаешь сама -

Ту, что сводит меня с ума.

Слеза дрожит в твоем ревнивом взоре -

О, не грусти, ты все мне дорога!

Но я любить могу лишь на просторе -

Мою любовь, широкую, как море,

Вместить не могут жизни берега.

И любим мы любовью раздробленной

И тихий шепот вербы над ручьем,

И милой девы взор, на нас склоненный,

И звездный блеск, и все красы вселенной,

И ничего мы вместе не сольем.

Но не грусти, земное минет горе,

Пожди еще — неволя недолга, -

В одну любовь мы все сольемся вскоре,

В одну любовь, широкую как море,

Что не вместят земные берега!

Уголь кончился; ведро пусто, совок бесполезен; печь дышит холодом, комната промерзла насквозь, перед окном деревья окованы инеем; небо – как серебряный щит против тех, кто молит о помощи. Надо добыть угля; не замерзать же мне окончательно! Позади – не знающая жалости печь, впереди – такое же безжалостное небо; надо ловко прошмыгнуть между ними, чтобы просить помощи у торговца углем.