Жиль Куртманш. Воскресный день у бассейна в Кигали

Другие цитаты по теме

– Жантий, ты знаешь, когда я тебя полюбил?

– В тот вечер, когда предложил подвезти меня до дома.

– Нет, с самого первого дня. Было шесть часов утра, и твоя стажировка только начиналась. Я заказал омлет, а мне принесли глазунью. Я хотел бекон, а мне подали окорок. (...) Когда я встал, ты испугалась, как газель, почуявшая запах льва, и прошептала: «Господин, я сегодня первый день на стажировке. Надеюсь, вы меня простите. Я перечитала заказы. Вы хотели бекон и омлет. Почему вы ничего не сказали? Спасибо». Ты говорила, не поднимая глаз. Ты так искренне раскаивалась и так стеснялась, ужасно стеснялась. Я ничего не сказал. Я был парализован твоей красотой, твоя честность меня восхищала. С этого момента я стал присматриваться к тебе. Я знал твой график работы. Когда ты приносила мне пиво, я благодарил тебя, и теперь уже я трепетал.

– А я, когда я тебя полюбила?

– После того случая с фальшивым парижанином, который заказал тебе чай.

– Нет, с первого дня стажировки. Когда поняла, что есть кто-то, для кого я важнее моих ошибок.

– Зачем же мы так долго ждали?

– Не знаю, но я ни о чем не жалею.

Здесь же все говорит. Все трещит и воет, вздыхает и кричит. Не проходит и секунды, чтобы не раздался какой-нибудь стук, шум, лай. Каждое дерево — громкоговоритель, каждый дом — усилитель этих звуков. А в моих холмах есть тайна — это безмолвие. Я знаю, ты мне говорила, что боишься абсолютной тишины. Но это не пустота, как ты думаешь. Нет, она давит и угнетает, ибо не слышится ни пения птиц, ни звука шагов, ни музыки, ни слов, ничто не отвлекает нас от самих себя. Ты права, тишина страшна, потому что в тишине невозможно лгать.

В саду отеля каркают вороны, огромные, как орлы, и многочисленные, как воробьи. Они кружат в воздухе, ожидая, как и люди, наблюдающие за ними, когда подадут аперитив, и, как только приносят пиво, вороны начинают рассаживаться на высоких эвкалиптах, окружающих бассейн. Вслед за ними прилетают сарычи и занимают самые верхние ветви. Бойся, глупое воронье, не соблюдающее иерархию. Здесь даже птицы подражают людям.

Бернар закрыл глаза, мечтая о том, чтобы все остановилось, жизнь замерла в этот самый миг. Потом все тело, мышца за мышцей, расслабилось. Он мог в мельчайших деталях описать это ощущение: на его глазах словно медленно распутывался клубок, каждая ниточка занимала свое место, и возникал изящный тонкий узор.

Валькур знал, что почти половину своей ежедневной зарплаты Жантий тратит на такси. Но это куда лучше, чем шагать добрый час по городу, который после наступления комендантского часа превращался в территорию охоты для по большей части пьяных солдат и их милицейских прислужников, которые с той же щедростью одаривали СПИДом, с какой священники отпускали грехи.

Любовь — единственное чувство, которого он больше не ждал, да и в общем-то не страдал от его отсутствия. А теперь он сам молил о любви.

Я не люблю ни снег, ни холод, ни зиму. Я ненавижу зиму. Но бывает один день в году, волшебное мгновение, которое даже в кино передать невозможно. Ты просыпаешься утром, а по дому разливается ослепительно яркий свет. На улице солнце блестит в два раза ярче, чем в погожий денек в самый разгар лета, и вся серо-коричневая грязь, что копилась месяцами — опавшая листва, земля вперемешку с увядшими цветами, все то, на чем осень оставила свой хмурый отпечаток, — все в это угро белее самой белой твоей рубашки. Более того, эта белизна сверкает мириадами звезд, и кажется, что кто-то бросил горсть алмазной пыли на белоснежный покров земли. Это длится несколько часов, иногда день. А потом грязь, которая растекается по городу, как пот по телу, оскверняет эту хрупкую чистоту. Но на больших пространствах вдали от городов, на наших холмах, которые кажутся всего лишь кочками по сравнению с вашими холмами, белоснежная постель устилает землю месяцами. И в этой постели царит безмолвие. Ты не знаешь, что такое безмолвие. Не можешь себе представить, как оно укутывает и обволакивает тебя. Сердце начинает биться, а ноги шагать в том ритме, который диктует тишина.

Каждое мгновение, которое удается урвать у страха, — это и есть рай.

Когда над Кигали садится солнце, нельзя не любоваться красотой мира. Стремительные полеты птиц — как тонкая небесная вышивка. Дует мягкий свежий ветер. Улицы превращаются в длинные живые ленты — разноцветные, лениво струящиеся, словно муравьиные цепи, вереницы людей, медленно взбирающихся на свои холмы из центра города. Отовсюду поднимается дым жаровен. Каждый завиток, вырисовывающийся в небе, рассказывает о своем очаге. Тысячи смеющихся детей бегут по улицам, пинают спущенные мячи, катят старые шины. Когда над Кигали заходит солнце, а ты сидишь на одном из холмов, что окружают город, и душа твоя еще в состоянии хоть что-то чувствовать, то можно лишь умолкнуть и любоваться.

Валькур знал, что почти половину своей ежедневной зарплаты Жантий тратит на такси. Но это куда лучше, чем шагать добрый час по городу, который после наступления комендантского часа превращался в территорию охоты для по большей части пьяных солдат и их милицейских прислужников, которые с той же щедростью одаривали СПИДом, с какой священники отпускали грехи.