Жиль Куртманш

Тем временем Агата раздумывала, а не захочет ли Метод перед тем, как отправиться в рай, в последний раз почувствовать, как умело и со знанием дела ему сделают массаж того проклятого органа, который и свел его в могилу, потому что хозяин совал его куда попало, не предохраняясь. Умереть и не испытать оргазм в последний раз, сказала она одной из своих парикмахерш, — это все равно что умереть в одиночестве, не испытывая ни к кому привязанности.

– Я не хочу уезжать.

– Ты еще безумнее, чем я думал.

– Нет, я влюблен. Это одно и то же.

Как бы то ни было через полчаса, когда Эмерита допьет пепси и переговорит с консьержем Зозо, целая армия таксистов устремится в город. Этим вечером от Гикондо до Ньямирамбо и, конечно, в квартале шлюх с подходящим названием Содома выдумают, а потом и растрезвонят, что президент умирает от СПИДа. Назавтра слух дойдет уже до Бутаре, послезавтра до Рухенгери, президентской вотчины. Через несколько дней глава государства страшно разгневается, узнав, что он единственный, кто не подозревает, что умирает от СПИДа, и тогда полетят головы. Вот так слухи и убивают. И только потом их начинают проверять.

Мы утверждаем, что Бог выше людских распрей. В подобных столкновениях мы почти всегда выбираем незыблемость Церкви. И в этом мы не одиноки. Ваши гуманитарные организации предпочитают сотрудничать с диктаторами, а не разоблачать их. Мы тоже. По сути, мы руководствуемся одними и теми же принципами. (...) Конечно, не стоит обвинять в пособническом молчании всех поголовно кюре и сотрудников гуманитарных миссий. Но ведь мы — служители Церкви Христовой, и у нас меньше оправданий. Ведь именно вера и знания, которые мы несем, и говорят о человеческом достоинстве, уважении, справедливости и милосердии. Прекрасные, но лишенные всякого смысла и не имеющие никакого отношения к реальности слова, ибо во имя туманного будущего и абстрактной вечности уже не одно десятилетие мы одобряем самые ужасные злодеяния, какие только можно вообразить.