Жиль Куртманш

Ее счастье пугало его. Помериться жаждой жизни с этой молодой женщиной он не мог. Он обещал ей, он всегда знал и теперь был в этом уверен — лишь короткую вспышку счастья, а потом будет ужасное падение в бездну, изобилующее мучительными воспоминаниями о том, что больше никогда не повторится. Бездну, заполненную ощущением пустоты, которое он оставит после себя. Если мужчины чувствуют, что их безумно любят, то очень быстро заболевают самодовольством, забывая о том, сколько сил и терпения стоит женщинам созидание счастья.

Гробовщики не успевали удовлетворять спрос. Еще совсем недавно они делали кровати, столы и стулья, но рынок смерти, подписываемый гранатами, ружьями и СПИДом, переживал небывалый подъем. Валькур заботливо выбрал материал — добротные белые доски без сучков. Он оставил размеры и попросил привезти ящик в его номер. В Кигали гроб — это ящик, сколоченный из неотесанных досок, который иногда украшают распятием — из желания шикануть или из-за невыносимой боли утраты.

Тем временем Агата раздумывала, а не захочет ли Метод перед тем, как отправиться в рай, в последний раз почувствовать, как умело и со знанием дела ему сделают массаж того проклятого органа, который и свел его в могилу, потому что хозяин совал его куда попало, не предохраняясь. Умереть и не испытать оргазм в последний раз, сказала она одной из своих парикмахерш, — это все равно что умереть в одиночестве, не испытывая ни к кому привязанности.

Тонкая длинная шея, маленькая, будто игрушечная, голова делали его похожим на ученую мышку.

– Я не хочу уезжать.

– Ты еще безумнее, чем я думал.

– Нет, я влюблен. Это одно и то же.

Знаешь, я поняла, почему удовольствие считается греховным и запретным. Удовольствие — опасная вещь, его хочется испытать снова, хочется жить вечно. Из-за него все шиворот навыворот. Удовольствие — это свобода.

Как бы то ни было через полчаса, когда Эмерита допьет пепси и переговорит с консьержем Зозо, целая армия таксистов устремится в город. Этим вечером от Гикондо до Ньямирамбо и, конечно, в квартале шлюх с подходящим названием Содома выдумают, а потом и растрезвонят, что президент умирает от СПИДа. Назавтра слух дойдет уже до Бутаре, послезавтра до Рухенгери, президентской вотчины. Через несколько дней глава государства страшно разгневается, узнав, что он единственный, кто не подозревает, что умирает от СПИДа, и тогда полетят головы. Вот так слухи и убивают. И только потом их начинают проверять.

... она поцеловала Валькура в лоб робко и быстро, так, что ему показалось, будто его овеяло теплым дыханием или рядом пролетела ласточка.

Мы утверждаем, что Бог выше людских распрей. В подобных столкновениях мы почти всегда выбираем незыблемость Церкви. И в этом мы не одиноки. Ваши гуманитарные организации предпочитают сотрудничать с диктаторами, а не разоблачать их. Мы тоже. По сути, мы руководствуемся одними и теми же принципами. (...) Конечно, не стоит обвинять в пособническом молчании всех поголовно кюре и сотрудников гуманитарных миссий. Но ведь мы — служители Церкви Христовой, и у нас меньше оправданий. Ведь именно вера и знания, которые мы несем, и говорят о человеческом достоинстве, уважении, справедливости и милосердии. Прекрасные, но лишенные всякого смысла и не имеющие никакого отношения к реальности слова, ибо во имя туманного будущего и абстрактной вечности уже не одно десятилетие мы одобряем самые ужасные злодеяния, какие только можно вообразить.

Валькур знал, что почти половину своей ежедневной зарплаты Жантий тратит на такси. Но это куда лучше, чем шагать добрый час по городу, который после наступления комендантского часа превращался в территорию охоты для по большей части пьяных солдат и их милицейских прислужников, которые с той же щедростью одаривали СПИДом, с какой священники отпускали грехи.