Жиль Куртманш. Воскресный день у бассейна в Кигали

Я не люблю ни снег, ни холод, ни зиму. Я ненавижу зиму. Но бывает один день в году, волшебное мгновение, которое даже в кино передать невозможно. Ты просыпаешься утром, а по дому разливается ослепительно яркий свет. На улице солнце блестит в два раза ярче, чем в погожий денек в самый разгар лета, и вся серо-коричневая грязь, что копилась месяцами — опавшая листва, земля вперемешку с увядшими цветами, все то, на чем осень оставила свой хмурый отпечаток, — все в это угро белее самой белой твоей рубашки. Более того, эта белизна сверкает мириадами звезд, и кажется, что кто-то бросил горсть алмазной пыли на белоснежный покров земли. Это длится несколько часов, иногда день. А потом грязь, которая растекается по городу, как пот по телу, оскверняет эту хрупкую чистоту. Но на больших пространствах вдали от городов, на наших холмах, которые кажутся всего лишь кочками по сравнению с вашими холмами, белоснежная постель устилает землю месяцами. И в этой постели царит безмолвие. Ты не знаешь, что такое безмолвие. Не можешь себе представить, как оно укутывает и обволакивает тебя. Сердце начинает биться, а ноги шагать в том ритме, который диктует тишина.

0.00

Другие цитаты по теме

... она поцеловала Валькура в лоб робко и быстро, так, что ему показалось, будто его овеяло теплым дыханием или рядом пролетела ласточка.

Здесь же все говорит. Все трещит и воет, вздыхает и кричит. Не проходит и секунды, чтобы не раздался какой-нибудь стук, шум, лай. Каждое дерево — громкоговоритель, каждый дом — усилитель этих звуков. А в моих холмах есть тайна — это безмолвие. Я знаю, ты мне говорила, что боишься абсолютной тишины. Но это не пустота, как ты думаешь. Нет, она давит и угнетает, ибо не слышится ни пения птиц, ни звука шагов, ни музыки, ни слов, ничто не отвлекает нас от самих себя. Ты права, тишина страшна, потому что в тишине невозможно лгать.

Бернар закрыл глаза, мечтая о том, чтобы все остановилось, жизнь замерла в этот самый миг. Потом все тело, мышца за мышцей, расслабилось. Он мог в мельчайших деталях описать это ощущение: на его глазах словно медленно распутывался клубок, каждая ниточка занимала свое место, и возникал изящный тонкий узор.

Десятью годами ранее Валькур со своей шестнадцатилетней дочерью ездили туристами в Париж. В музее Оранжереи они смотрели на «Кувшинки» Моне и не верили своим глазам, настолько их поразило и заворожило это буйство красоты, оттенков и нюансов. «Господи, как же красиво, папа», — произнесла Анн-Мари сдавленным голосом. Она тихо плакала от умиления перед красотой жизни. Точно так же плакала сейчас Жантий — так плачут женщины, изможденные напряжением мышц, болями в животе, когда им в руки подают красного от крика сморщенного младенца.

Любовь — единственное чувство, которого он больше не ждал, да и в общем-то не страдал от его отсутствия. А теперь он сам молил о любви.

Когда над Кигали садится солнце, нельзя не любоваться красотой мира. Стремительные полеты птиц — как тонкая небесная вышивка. Дует мягкий свежий ветер. Улицы превращаются в длинные живые ленты — разноцветные, лениво струящиеся, словно муравьиные цепи, вереницы людей, медленно взбирающихся на свои холмы из центра города. Отовсюду поднимается дым жаровен. Каждый завиток, вырисовывающийся в небе, рассказывает о своем очаге. Тысячи смеющихся детей бегут по улицам, пинают спущенные мячи, катят старые шины. Когда над Кигали заходит солнце, а ты сидишь на одном из холмов, что окружают город, и душа твоя еще в состоянии хоть что-то чувствовать, то можно лишь умолкнуть и любоваться.

Каждое мгновение, которое удается урвать у страха, — это и есть рай.

— Сначала я рассказала им обо всех твоих ласках и о своих тоже. А потом они поделились своими тайнами и желаниями, в основном фантазиями, потому что у них мало тайн.

— А почему вы смеялись, как девчонки?

— Стеснение, скромность, стыд. Они все еще живут в подростковых мечтах и, только смеясь, могут говорить о своих желаниях и тайных мыслях.

– Я не хочу уезжать.

– Ты еще безумнее, чем я думал.

– Нет, я влюблен. Это одно и то же.