Геза Дёни

О, как их заставить, патриотов этих,

Родину любить не в теплом кабинете,

А у нас, в окопах?

Как бы их хоть на день, на часок иль на два

Погрузить во чрево фронтового ада?

Пусть услышат, как жужжат над головами

Пули, словно пчелы, злобными роями!

Господи, к Тебе взываю я из бездны:

Зашвырни всю свору патриотов резвых

К нам, сюда, в окопы,

Где снаряды воют и ложатся рядом,

Сыплются осколки раскаленным градом,

И солдат, что был отцом, кормильцем, мужем,

Пулеметом скошен, как сорняк ненужный.

0.00

Другие цитаты по теме

Нет, я не над схваткой, я принимаю сторону Украины. Мне не нравится, что она воюет, но я не знаю, как можно из этого выйти — в тех стандартах, в которых живёт человечество: «Надо защищать свою территорию, надо бороться!». Но никакая территория не стоит того, чтобы за неё убивать, даже если эту территорию называют родиной. Человечество очень любит воевать, оно усматривает в этом героизм, тех, кто не хочет воевать, оно осуждает. Но таких, к сожалению, очень мало. Мало пацифистов. Кому-то всё равно, а кому-то кажется — ну, а как иначе. Многие просто не верят, что мир без войны возможен. Зачем трепыхаться, если ничего не изменишь.

«Мы не будем щадить деревни». Я слышал эти слова. И слова эти были необходимы. Во время войны деревня это уже не средоточие традиций. В руках врага она превращается в жалкую дыру. Все меняет смысл. К примеру, эти столетние деревья осеняли ваш старый родительский дом. Но они заслоняют поле обстрела двадцатидвухлетнему лейтенанту. И вот он отряжает взвод солдат, чтобы уничтожить это творение времени. Ради десятиминутной операции он стирает с лица земли триста лет упорного труда человека и солнечных лучей, триста лет культа домашнего очага и обручений под сенью парка. Вы говорите ему:

— Мои деревья!

Он вас не слышит. Он воюет. Он прав.

Мы живём в непростое время, в мире творятся невероятные вещи. Но с другой стороны, можно, научившись чему-то у нашего прошлого и освободившись от его груза, «обнулиться» и новыми глазами посмотреть на взаимоотношения между разными народами, объединиться по-новому. Да, это возможно, и я на самом деле рада, что живу в этот момент. Я считаю, что мир и любовь — это самое важное. От мечты, что все мы можем жить в мире, нельзя отказываться. Но нужно работать, чтобы она воплотилась.

Когда кончится война... Когда она закончится...

Мы никогда не уверены в том, что мы вернёмся назад живыми, потому что война – это ад на земле, и я знаю, о чём я говорю. Но мы уверены в том, что добро, сострадание и милосердие работают сильнее любого оружия.

Люди.… Всего лишь глупые обезьяны! Способные ради наживы идти по головам, устраивать войны, врать, чтобы сталкивать друг против друга народ.… А все для чего? Только ради денег…

For you it is so easy

To erase my name.

You might have a celebration

For the ones, who died.

Я уже признавалась, что война была самым сильным впечатлением в моей жизни. Не для меня одной, для всех. О войне много писали, говорили, ставились фильмы, спектакли, балеты. Она как бы всё ещё оставалась нормой, мерой вещей. Сотни, тысячи могил в лесах, у дороги, посреди городов и деревень, напоминали, напоминали о ней. Воздвигались новые памятники, монументы, насыпались скифские курганы Славы. Постоянно поддерживалась высокая температура боли… Я думаю, что она делала нас нечувствительными, и мы никак не могли возвратиться назад, к норме. Теперь вспоминаю, как в рассказах бывших фронтовиков меня поражала одна, всё время повторяющаяся деталь, — то, как долго после войны не восстанавливалось естественное отношение к смерти — страх, недоумение перед ней. Представлялось странным, что люди так сильно плачут над телом и гробом одного человека. Подумаешь: один кто-то умер, одного кого-то не стало! Когда ещё совсем недавно они жили, спали, ели, даже любили среди десятков трупов знакомых и незнакомых людей, вспухавших на солнце, как бочки, или превращающихся под дождём и артиллерийским обстрелом в глину, в грязь, разъезженную дорогу.

Знаешь, как в народе говорят? Мальчишки рождаются — быть войне.