Бледный свет луны сквозь тюль,
Голова гудит, наверно, к дождю...
Жду звонка ее в марте, жду в июле,
Пустая кухня, скрипучие стулья...
Бледный свет луны сквозь тюль,
Голова гудит, наверно, к дождю...
Жду звонка ее в марте, жду в июле,
Пустая кухня, скрипучие стулья...
И лишь твои ладони меня не били током...
Если он не звонит, надо просто перестать о нём думать. Это всё, что вы должны сделать. Вот так просто.
Нужно подождать, пока сможешь раскрыться. Подождать с кем-то таким же «голым». А потом — еще немного подождать.
Мои чувства к тебе уже не секрет,
Мокрый насквозь, от дождя, пишу на стекле
О любви, о том, что горит в груди.
Не уходи, я так боюсь остаться один.
Звезды таяли, а я тонул в глазах твоих,
И весь мир для нас двоих.
Одиночество пугает и берет меня в плен,
Я слышу тихий скрежет кровеносных систем,
Сердце бьет по голове огромным молотом боли
И разъедает глаза от выступающей соли...
С утра и до вечера ты все ждал чего-то, но ничего не случалось. Ты ждал, ждал — и ничего не происходило. И так все ждёшь, ждёшь, все думаешь, думаешь, думаешь, пока не начинает ломить в висках. Ничего. Ты по-прежнему один. Один. Один...
Тем, кто ждёт, приговор не объявлен.
Ревун взревел. Чудовище отозвалось. Я видел все, я понимал все: миллионы лет одинокого ожидания — когда же, когда вернется тот, кто никак не хочет вернуться?
Целый год, Джонни, целый год несчастное чудовище лежит в пучине, за тысячи миль от берега, на глубине двадцати миль, и ждет. Ему, быть может, миллион лет, этому одинокому зверю. Только представь себе: ждать миллион лет. Ты смог бы?