Люблю орхидеи. Говорят, когда смотришь на них — грусть проходит.
В домах не запирают дверей, не загораживают тряпками окна. Богатства не прячут, оно у всех одинаковое — дети.
Люблю орхидеи. Говорят, когда смотришь на них — грусть проходит.
В домах не запирают дверей, не загораживают тряпками окна. Богатства не прячут, оно у всех одинаковое — дети.
Когда в новый дом привезли эти коробки, снаружи они были без вмятин. Потом мы их открыли… Никогда не забуду, как ты рыдала. Внутри вместо фарфора и хрусталя оказались осколки. Так и мы с мужем, как те коробки: внутри всё поколото, хотя снаружи всё точно так же.
Человеку для рассудка вредно семь дней в неделю чувствовать себя творцом своей жизни.
Я поглядел в окно на большой темнеющий город — одному жить в таком особенно невыносимо.
Представляла, как она будет разносить путникам в глиняных чашках тёплую цветочную воду; как женщины постелют им на земле солому, дадут по вышитому одеялу, а там ночь… и всё может случиться. Всё может случиться, когда рядом Тот самый.
Дождь, ветер, солнце точат известняк, делают его меньше. Человека точат страдания и старые раны, которым он сам не даёт затянуться.
... с грустью глядеть на ребятишек, которые счастье лишь в ожидании, а на деле — тяжёлая ноша.
— Знаешь, что объединяет всех гениев? — спросил я.
— Что?
— Плохой характер. Все великие — невыносимые, сложные люди.
«Чего ждёшь? — ствол старого можжевельника скрипел голосами предков. — Птицы несут яйца. Семена дают новые стебли. Всё, что живёт на этой планете, должно плодиться». Селесте зажала уши краями подушки.