— А какая у тебя книжка любимая?
— «Капитанская дочка». Там начало хорошее: «Береги честь смолоду»!
6.00
— Ну, а цель у тебя в жизни есть?
— Цель у нас, Сереженька, одна: коммунизм!
Маленькая Вера
Другие цитаты по теме
Cлайд с цитатойЧто может быть прекрасней старых друзей, старых книг, старого вина и молодых женщин?
К заветной истине дороги
Порой теряются во мгле,
Но я, себе сбивая ноги,
Искала правды на земле.
Казалось, нет простых решений,
И мир молчание хранил,
Но из рскрытой книги гений
Со мной так просто говорил:
«Как человеку жить иначе,
Несправедливости назло?
Сначала, может быть, поплачем,
А после веруем в добро».
Поэт писал. Врал, врал в каждую строку. А может быть, не врал, может быть, скорлупа в нем треснула, и вылупился слепой бог, способный видеть только чужими глазами. И бог внутри созидал, подчиняясь законам сохранения энергии. Поэт писал, а в уголках губ все отчетливей проступала энтропия, все тяжелее становились руки, все более ненужным чувствовалось собственное тело, ограничивающее алчущий разум, пожелавший охватить вселенную. Но из каждого штриха распада и разложения рождался костяк нового мира, молодого и сильного. А потом поэт упал. Даже не упал, сполз, скатился на пол легким, почти невесомым ворохом и затих. В комнате пахло настоящим.
– Вот почему нельзя читать за едой, – строго бубнил себе под нос Закладкин. – Грязь и пятна, слова разбегаются, строчки пропадают! Ведь книга – лучший друг человека, а разве на друга кладут бутерброд или проливают чай?
Меня спас великий уравнитель, позволяющий людям из всех слоев общества встречаться на едином высоком интеллектуальном уровне: книги.
У меня нет воображения. Я говорю это совершенно серьёзно. Я не умею выдумывать. Я должен знать всё до последней прожилки, иначе я ничего не смогу написать. На моём щите вырезан девиз: «Подлинность!» Поэтому я так медленно и мало пишу. Мне очень трудно. После каждого рассказа я старею на несколько лет. Какое там к чёрту моцартианство, веселье над рукописью и легкий бег воображения! Я где-то написал, что быстро старею от астмы, от непонятного недуга, заложенного в моё хилое тело ещё в детстве. Всё это — враньё! Когда я пишу самый маленький рассказ, то всё равно работаю над ним, как землекоп, как грабарь, которому в одиночку нужно срыть до основания Эверест. Начиная работу, я всегда думаю, что она мне не по силам. Бывает даже, что я плачу от усталости. У меня от этой работы болят все кровеносные сосуды. Судорога дергает сердце, если не выходит какая-нибудь фраза. А как часто они не выходят, эти проклятые фразы!
Счастье, как и любовь, какой ее описывают в стихах и романах — это нечто исключительно поэтическое, весьма далекое от реальной жизни.