Цензура помогает против обычных людей, но бессильна против высоко мотивированных.
— А если так, каким образом вы избежите цензуры?
— Я не буду ее избегать. Я просто перестану с ней считаться.
Цензура помогает против обычных людей, но бессильна против высоко мотивированных.
— А если так, каким образом вы избежите цензуры?
— Я не буду ее избегать. Я просто перестану с ней считаться.
Существует несколько способов сжечь книгу. И мир полон людей, бегающих с зажженными спичками.
Эти наезды на искусство, на театр, в частности. Эти совершенно беззаконные, экстремистские, наглые, агрессивные, прикрывающиеся словами о нравственности, о морали, и вообще всяческими, так сказать, благими и высокими словами: «патриотизм», «Родина» и «высокая нравственность» — вот эти группки оскорбленных якобы людей, которые закрывают спектакли, закрывают выставки, нагло очень себя ведут, к которым как-то странно власть нейтральна, дистанцируется. Мне кажется, что это безобразные посягательства на свободу творчества, на запрет цензуры. А запрет цензуры — я считаю, что это величайшее событие векового значения в нашей жизни, в художественной, духовной жизни нашей страны. ... с нами разговаривают наши начальники непосредственные таким лексиконом сталинским, такими сталинскими установками, что просто ушам своим не веришь! Это говорят представители власти, мои непосредственные начальники, господин Аристархов так разговаривает. Мы сидим и слушаем это. Но это полбеды. Главное, что есть такая мерзкая манера — клепать и ябедничать друг на друга. Мне кажется, это просто сейчас недопустимо! Цеховая солидарность, как меня папа учил, обязует каждого из нас, работника театра — артиста ли, режиссера ли, — не говорить в средствах массовой информации плохо друг о друге. Творческое несогласие, возмущение — это нормально. Но когда мы заполняем этим газеты и журналы, и телевидение — это на руку только нашим врагам, то есть тем, кто хочет прогнуть искусство под интересы власти.
Меня когда четырнадцать лет назад с «НТВ» увольняли, наслушался от всяких доброхотов: ты пойми, ну вот три больших федеральных канала, они должны быть у нас под контролем. И всё! Потом, оказалось, нет, не всё. Всё-таки дециметровые типа «РЕН ТВ» тоже должны быть сугубо лоялисткими. Но только телевидение. И всё! Потом и газеты стали мешать. Не более полутора малотиражек с независимой редакцией. И журналы тоже, и даже глянец. Ну как это «Forbes» у нас в России будет издавать не наш человек, как это было сих пор. И всё-таки, мол, это же оффлайн. Онлайн-то ладно, ваша резервация, кувыркайтесь там как хотите.
И теперь селись запретить «Telegram», и уже прямо сами говорят, что осенью примутся за «Фейсбук». А дальше что? YouTube? Чего вот мы тут с вами крякаем? Как Серая Шейка в сказке Мамина-Сибиряка. Всё сужается и сужается полынья последняя на замёрзшей реке, бедная там Серая Шейка с переломанным крылышком, и, значит, в одно прекрасное утро застынет и эта акваторийка.
Главное стремление бюрократа — как можно лучше прикрыв задницу, залезть как можно выше по карьерной лестнице. Этот мотив подавляет все остальные.
Народным режимам нужно, чтобы мы потеряли память, и потому они называют книги бесполезной роскошью; тоталитарным режимам нужно, чтобы мы не думали, и потому они запрещают, уничтожают и вводят цензуру; и тем и другим нужно превратить нас в глупцов, которые будут спокойно воспринимать свою деградацию, и потому они предпочитают кормить нас манной кашкой вместо чтения.
Именно так осуществляется теперь новая цензура. Не ограничениями, а избыточностью. Книги, могущие побеспокоить, заваливаются массой безвкусной макулатуры.
Эдвард Сноуден — это герой, который информировал общественность об одном из самых серьезных событий этого десятилетия — ползучем создании системы всеобщей слежки. Эта система оказала порочное влияние на суды в США, сделав их тайными и заставив их выносить решения, нарушающие конституционные гарантии для почти всего населения.