Стены в комнате подрастающего ребенка — лучшее наглядное пособие по занимательной этнологии. Квадратные метры, на которых жизнь кипит, бурлит и обновляется, безостановочно пожирая патафикс.
Включил музыку, закатал рукава, протер стол чистой тряпкой и порубил всё на мелкие кусочки: чеснок, эшалот, свою слабость и свои сомнения.
— Посмотри на них, Шарль. Как они молоды и красивы, все как один. И ты знаешь, о чем они говорят?
— Нет, — ответил я.
— О своих девайсах, черт подери! Повытаскивали свои дурацкие гаджеты и меряются, у кого из них больше гигов... Ужасно, правда? Как подумаешь, что это им предстоит обеспечивать нашу спокойную старость!
Нет, серьезно, друзья, вы меня огорчаете... Да в вашем возрасте вы должны умирать от любви! Писать стихи! Замышлять Революцию! Грабить богатых! Паковать рюкзаки и уезжать на край света! Пытаться переделать мир! Но гигабайты?! Фу... Даже не знаю... Чего уж тогда не кредиты на покупку жилья?
Ее гогот возвращает меня к окошку консьержки в доме на бульваре Босежур, к признаниям прекрасной жены моего заказчика, к тому моменту, когда она упаковала мое сердце и чувства в грязный полиэтилен на полу.
– Ну и что в ней такого особенного?
– Лама.
– ?!?
– Лама, три тысячи квадратных метров крытых помещений, река, пятеро детей, десять кошек, шесть собак, три лошади, осел, куры, утки, коза, тучи ласточек, шрамы, перстень, хлысты, мобильное кладбище, четыре печки, бензопила, конусная дробилка, конюшня XVIII века, сложена так, что закачаешься, говорит на двух языках, сотни розовых кустов и потрясающий пейзаж.
– И что все это значит? – она вытаращила глаза.
– Хм! Я смотрю, от тебя толку, как от козла молока…
— Я и не знал, что такое бывает, — прошептал Шарль.
— Что бывает?
— Такие люди, как вы...
— Вы правы. Таких не бывает. Во всяком случае, не могу сказать, что я есть...
Ему достаточно было просто знать, что она существует, пусть далеко от него, пусть отдельно от него, и это его утешало...
— Зачем вообще рожать детей, если они не могут рассказать тебе о своей любви, когда вырастут?[...]И что тогда вообще остается? Что нам остается, если мы не можем говорить друг с другом о любви, об удовольствии? Коммунальные платежи? Прогноз погоды?
Каждый вечер я приношу им свежий багет, стараюсь обеспечить сбалансированный рацион питания, всякий раз, стирая их джинсы, выворачиваю их карманы и спасаю кучу всякого хлама, терплю, когда они запираются и хихикают до утра, плюю на их дебильную музыку, не реагирую на их попреки: мне, мол, не понять все тонкости техно и тектоники, я...
«Почему ты не бросишь его?» — донимал я её.
«Не знаю. Наверно, потому что я ему не нужна...»
Но сегодня... Когда наша жизнь так изменилась... так, что в стодесятиметровой квартире стало тяжело находиться, взрывоопасно. Сегодня, когда мы с Лоранc уже почти не занимаемся любовью, когда я теряю по иллюзии в день и по году жизни за день стройки, когда я говорю с малышкой Снупи, а она меня не слышит, и чтобы добиться ее внимания, я должен доставать свою кредитку, – сегодня я жалею, что не включил тогда «аварийки»... Я должен был сделать это, конечно, должен. Съехать на полосу для аварийной остановки – удачней не скажешь, – выскочить в ночь, распахнуть ее дверцу, вытащить из машины за ноги и крепко-накрепко сжать в объятьях.
Cлайд с цитатой