Иосиф Александрович Бродский

Другие цитаты по теме

Доказанная правда

есть, собственно, не правда, а всего

лишь сумма доказательств. Но теперь

не говорят «я верю», а «согласен».

– Я говорю так: глядя на небо, мы видим солнечный диск. Так же мы способны узреть и даже понять Христа, его человеческую составляющую. При этом нам кажется, что Солнце не очень-то и большое и крутится вокруг нас. Но на самом-то деле Солнце – огромно, и это Земля вращается вокруг него. Так и мы, люди, на самом-то деле соотносимся с Христом… Идем дальше. Солнце видится нам диском, но это исполинский шар. Так и Бог для человеческого взора доступен лишь малой частью, которая ослепляет нас. Не в наших силах объять его во всей полноте… И еще – даже если мы закроем глаза, перестанем видеть Солнце – все равно мы почувствуем его лучи, его тепло – всей кожей. Так и Дух Святой пронизывает все мироздание.

— Почему, Инглор? Почему ты веришь в них?

— Я знаю их двести солнечных лет. Они пришли из мрака, а мы лишь заглянули в него — и отшатнулись в ужасе. Они знают лишь отчаяние — но на их языке «отчаяться» и «решиться» — одно и то же слово. Когда у них нет надежды — их можно брать и вести куда угодно. Мы и Моргот делаем это с равным успехом, ибо, не имея надежды, они легко поддаются земным соблазнам. Мы можем победить Моргота сейчас — но военная победа мало что нам даст, ибо он бессмертен, а его зло пустило корни в будущее. Я хочу обрубить эти корни. Сделать это можно лишь дав людям надежду.

— Я не верю больше в идеальных! Если бы тот самый идеал существовал.

— Его бы разобрали на органы.

Самый высококлассный обман – это когда после всего ты по-прежнему веришь в то, что это правда.

И восходит в свой номер на борт по трапу

постоялец, несущий в кармане граппу,

совершенный никто, человек в плаще,

потерявший память, отчизну, сына;

по горбу его плачет в лесах осина,

если кто-то плачет о нём вообще.

— Верь, — сказала она. — Все пройдет. Даже если очень плохо — это когда-нибудь кончится. Ничто на свете не вечно.

В этот час, Господи, освободи нас от веры и возьми к себе как добычу.

Уже темно, и ручку я беру,

чтоб записать, что ощущаю вялость,

что море было смирным поутру,

но к вечеру опять разбушевалось.

Переменить веру было немыслимо. Если вера имеет какое-то значение, она как кожа: в какой родился, в той и умрешь. Не змеи же мы, в самом деле?