Настоящее горе — это потерять глаза матери. Они моё зеркало, моя совесть.
— А если я хочу, чтобы эта любовь уже закончилась?
— Она закончится, только когда я умру…
Настоящее горе — это потерять глаза матери. Они моё зеркало, моя совесть.
— А если я хочу, чтобы эта любовь уже закончилась?
— Она закончится, только когда я умру…
— А если я хочу, чтобы эта любовь уже закончилась?
— Она закончится, только когда я умру…
— Хюррем моя! Веселье, радость, вечный праздник! Мой ясный месяц! Мой свет во тьме! Моё сияющее солнце! Моя горящая свеча! Мой померанец милый! Нежный и душистый! Владычица души моей! Ты мой наставник, друг! Ты госпожа! Властительница! Центр мироздания! Я раб твой и навеки им останусь!
— Ты для меня это написал? У тебя дар большого поэта!
— Важно не «кто написал», а тот, кто меня вдохновил!
Доверие, как и сердце, представляет собой дворец, сделанный из стекла. Однажды ты видишь, как он разбивается, и тогда каждый из миллиона осколков вонзается в душу человека.
А кто может ещё быть ближе [матери]? Ближе никого не будет. Никогда. Я почему-то, как показывает жизнь, в этом убеждён и уверен, что даже жена тебе не станет ближе, чем мать. И рвётся какая-то связь внутренняя, очень мощная. Боль никуда не уходит, она становится тупее. А все эти сказочки про время; то, что оно лечит. Нихера оно не лечит! Оно только калечит!
В этом мире если ты не можешь перетерпеть то, что с тобой случилось, беды не оставят тебя, ты не сможешь даже сделать шага вперед.
Мне кажется, когда убивают ребенка, на самом деле умирают два человека. Вот только матери приходится еще долго терпеть сердцебиение.