Борьба на то и борьба. Она придает значение всему. Открывает какой-то смысл. Это и есть жизнь.
— Где она?
— В психиатрической клинике.
— Я бы пошел, но боюсь, меня там и оставят.
— Я тоже.
Борьба на то и борьба. Она придает значение всему. Открывает какой-то смысл. Это и есть жизнь.
— Где она?
— В психиатрической клинике.
— Я бы пошел, но боюсь, меня там и оставят.
— Я тоже.
— «Никогда — это большой отрезок времени», Скалли, ты сама это сказала. «Хотя многомерность пространства предполагает множество результатов и бесконечное число вселенных, каждая вселенная может дать только один результат».
— Мне было двадцать три года, когда я писала это.
— Да, но я думаю, это означает, что ты не считаешь возможным изменить будущее.
— На старых морских картах картографы указывали на неизведанных территориях «Здесь водятся чудовища».
— У меня есть такая карта Нью-Йорка.
— Вы перепутали трупы и провели ненужное вскрытие!
— Сэр, этот мертвец был очень похож на Мика Хофмана. На бирке было его имя!
— Скалли, если у меня в руках будет сумочка Мэрилин Монро, Вы скажете, что я спал с Джоном Кеннеди?
Если сестра станет твоей теткой, а мать выйдет за дядю, то ты сам себе станешь дедом
— Мы целыми днями играли во дворе, катались на велосипеде по берегу, ели бутерброды. Единственное место, где нужно было быть вовремя — это дома к обеду. Не нужно было запирать двери, никаких модемов, факсов, сотовых телефонов...
— Малдер, без телефона через две минуты у тебя разовьется кататоническая шизофрения.
Если мы хотим переубедить чудовище, мы должны понять его. Проникнуть в его сознание. Но если нам это удается, не рискуем ли мы позволить ему проникнуть в наше?
Мы сидим здесь уже девять часов. Единственное, что может убить этого человека — его смертельное одиночество.