Нет, точно, мир сошел с ума. И мне придется спятить — отвечая требованиям моды.
Нет, точно, мир сошел с ума. И мне придется спятить — отвечая требованиям моды.
Нет, точно, мир сошел с ума. И мне придется спятить — отвечая требованиям моды.
Один человек — уже слишком много, чтобы изменить мир. Мир — уже слишком мал, чтобы оставить его в покое. Да и нет для живых безмятежности. Только морю и небу знаком покой.
Когда над ситуацией нет никакого контроля, остаётся бессилие. Тогда мы называем его доверием и успокаиваемся...
... Все анекдоты о престарелых коммунистических правителях, позже — о новых русских, ещё позже — о генералах-министрах сочиняли и распространяли работники спецслужб. Если невозможно заставить народ полюбить негласных правителей общества, то их надо высмеять. Это снизит накал человеческой ненависти, превратит её в иронию. В глупый, бессильный, самодовольный смех.
Я никак тебе не могу доказать, что не вру. Никак. Я ведь действительно чужой тебе человек. Чужой по крови. А любовь… ее не измеришь никаким прибором. Не приложишь справку с печатью.
– Сумасшедшая она просто, старуха эта... Вечно здесь толчется – и пристает к космонавтам. С вопросами, «как там на звездах»... «что с нами будет». Больная...
Я посмотрел ему в глаза. Честные глаза, просто совсем молодые. Даже моложе и наивнее моих.
– А может быть она одна нормальная, сержант? – спросил я.
Шумел океан. Вечный и одинаковый . Везде и всегда океан был свободным. В него могли лить отраву, в нём могли чертить границы.
А океан жил.
Океан не помнил обид.
Подобно небу, он верил в свободу, подобно небу — не терпел преград...