Владимир Высоцкий — Формулировка

Другие цитаты по теме

Это поле битвы. С одной стороны — Федеральная прокуратура США, с другой — Федеральная публичная защита. Вы в числе лучших первоклассных юристов нашей страны. Вы влюблены в своё дело и преданы ему. Вы талантливы и поразительно трудолюбивы. Вы ведёте наиболее сложные и неординарные процессы в самом престижном, самом известном суде первой инстанции в нашей стране. Вы поборники справедливости и достойные оппоненты. Вы защитники. Вы правосудие.

То, что в продолжение этих трех месяцев видел Нехлюдов, представлялось ему в следующем виде: из всех живущих на воле людей посредством суда и администрации отбирались самые нервные, горячие, возбудимые, даровитые и сильные и менее, чем другие, хитрые и осторожные люди, и люди эти, никак не более виновные или опасные для общества, чем те, которые оставались на воле, во-первых, запирались в тюрьмы, этапы, каторги, где и содержались месяцами и годами в полной праздности, материальной обеспеченности и в удалении от природы, семьи, труда, то есть вне всех условий естественной и нравственной жизни человеческой. Это во-первых. Во-вторых, люди эти в этих заведениях подвергались всякого рода ненужным унижениям — цепям, бритым головам, позорной одежде, то есть лишались главного двигателя доброй жизни слабых людей — заботы о мнении людском, стыда, сознания человеческого достоинства. В-третьих, подвергаясь постоянной опасности жизни, — не говоря уже об исключительных случаях солнечных ударов, утопленья, пожаров, — от постоянных в местах заключения заразных болезней, изнурения, побоев, люди эти постоянно находились в том положении, при котором самый добрый, нравственный человек из чувства самосохранения совершает и извиняет других в совершении самых ужасных по жестокости поступков. В-четвертых, люди эти насильственно соединялись с исключительно развращенными жизнью (и в особенности этими же учреждениями) развратниками, убийцами и злодеями, которые действовали, как закваска на тесто, на всех еще не вполне развращенных употребленными средствами людей. И, в-пятых, наконец, всем людям, подвергнутым этим воздействиям, внушалось самым убедительным способом, а именно посредством всякого рода бесчеловечных поступков над ними самими, посредством истязания детей, женщин, стариков, битья, сечения розгами, плетьми, выдавания премии тем, кто представит живым или мертвым убегавшего беглого, разлучения мужей с женами и соединения для сожительства чужих жен с чужими мужчинами, расстреляния, вешания, — внушалось самым убедительным способом то, что всякого рода насилия, жестокости, зверства не только не запрещаются, но разрешаются правительством, когда это для него выгодно, а потому тем более позволено тем, которые находятся в неволе, нужде и бедствиях.

Реальность — ничто, хотя доказательная сила интерпретации, конечно, зависит от твердости фактов. Но гораздо больше она зависит от правильной концепции. Она создает для фактов контекст, в котором те оцениваются. Схватка обвинения и защиты — всегда схватка двух концепций, положенных на чаши весов Фемиды. Концепции оцениваются восприятием Фемиды, чувственными ощущениями женщины с завязанными глазами.

— В этом-то и ошибка, что мы привыкли думать, что прокуратура, судейские вообще — это какие-то новые либеральные люди. Они и были когда-то такими, но теперь это совершенно другое. Это чиновники, озабоченные только двадцатым числом. Он получает жалованье, ему нужно побольше, и этим и ограничиваются все его принципы. Он кого хотите будет обвинять, судить, приговаривать.

— Да неужели существуют законы, по которым можно сослать человека за то, что он вместе с другими читает Евангелие?

— Не только сослать в места не столь отдаленные, но в каторгу, если только будет доказано, что, читая Евангелие, они позволили себе толковать его другим не так, как велено, и потому осуждали церковное толкование. Хула на православную веру при народе и по статье сто девяносто шестой — ссылка на поселение.

— Да не может быть.

— Я вам говорю. Я всегда говорю господам судейским, — продолжал адвокат, — что не могу без благодарности видеть их, потому что если я не в тюрьме, и вы тоже, и мы все, то только благодаря их доброте. А подвести каждого из нас к лишению особенных прав и местам не столь отдаленным — самое легкое дело.

Разглядеть, что истинно, что ложно,

Может только беспристрастный суд:

Осторожно с прошлым, осторожно, –

Не разбейте глиняный сосуд.

В заповеднике (вот в каком — забыл)

Жил да был Козел — роги длинные, -

Хоть с волками жил — не по-волчьи выл -

Блеял песенки, да все козлиные.

Например, Медведь — баламут и плут -

Обхамит кого-нибудь по-медвежьему, -

Враз Козла найдут, приведут и бьют:

По рогам ему и промеж ему...

Не противился он, серенький, насилию со злом,

А сносил побои весело и гордо.

Сам Медведь сказал: «Робяты, я горжусь Козлом -

Героическая личность, козья морда».

— Ты пытался достигнуть моего положения, не развиваясь, а лишь используя чужую мощь. Ты не достиг бы этого, даже избавься от семи смертных грехов человека.

— Кто ты? Почему встал у меня на пути? Отвечай!

— Иногда меня называют Миром, иногда Вселенной, иногда Богом, иногда Истиной. Я это Всё! И Я это Они! А ещё я это ты, Истина воздаёт должным отчаянием за гордыню. Ты понесёшь заслуженное наказание за свою гордыню, пришёл твой черёд. Это и есть Суд Истины.

— Я не хочу возвращаться туда! Нет! Умоляю! Только не снова в эти цепи...

— Удел тщеславных — отчаяние. Это конец, к которому ты всегда стремился.

Я дышу — и значит, я люблю!

Я люблю — и, значит, я живу!

Рольф не вынесет ее процесса в Лондоне, не сможет пережить, если она окажется в тюрьме. В реальность тюрьмы в России можно было не верить, Россия далеко. А английскую тюрьму ему придется как-то встраивать в собственную жизнь. Это уже не «вальенки, вальенки...» — чужие слова чужой зазубренной песни.

Проникновенье наше по планете

Особенно заметно вдалеке:

В общественном парижском туалете

Есть надписи на русском языке!

А в общем, Ваня, Ваня, Ваня,

Мы с тобой в Париже -

Нужны как в бане пассатижи!