Реальность — ничто, хотя доказательная сила интерпретации, конечно, зависит от твердости фактов. Но гораздо больше она зависит от правильной концепции. Она создает для фактов контекст, в котором те оцениваются. Схватка обвинения и защиты — всегда схватка двух концепций, положенных на чаши весов Фемиды. Концепции оцениваются восприятием Фемиды, чувственными ощущениями женщины с завязанными глазами.
Профессия криминального адвоката манила жаждой побед и эстетикой процесса познания, холодного и эмоционально отстраненного от познаваемого объекта. Та же игра ума, что и в математике, только вместо цифр — людские судьбы.
Англия подожгла мир и воспаленные умы всех имевшихся в этом мире нищих, отрицающих все то, чего у них самих быть не могло, – собственность, богатство, корни, брак. А для пущей веры в святость затеянного пожара – в лучших и умом непостижимых британских традициях – не пожалела для его растопки своей собственной аристократии.
Свидание с судьей помогло ему установить две вещи: во-первых, что его клиент — подставное лицо и что действительно процесс сводится к склоке между ворами; и во-вторых, что у него нет никакой гарантии в любой момент не быть выкинутым за борт.
В профессии адвоката правды не существует. существуют версии. И суд в любом случае основывается не на правде, а на доказательствах, которые предъявляет полиция, и на том, как их сможет пояснить защита. Хороший адвокат по криминальным делам не думает о правде, а концентрируется на том, что должны услышать присяжные.
Как она сказала тогда? «Это Москва, Мэтт... город чудес в стране чудес...» А Санкт-Петербург, имперский город, так не похож на Москву. Там была пряничная разноцветная иконопись, пропитанная ароматом ладана, разукрашенная золотом, — какая-то туземная архитектура! Там — магия врубелевского демона в Третьяковке, висячих садов декадентского ресторана посреди грязных улиц, чудовищного даже для стойкого британца мороза, скрипящего снега. Тут – прохладная, влажная и свежая весна, строгие как Верховный суд, классические здания, ажурные мосты. Красота этого города настолько изощрена, что кажется и строгой, и порочной одновременно. Тут люди изнемогают рассудком от полуночного света.
Чтобы мир поменять, надо сначала разбудить общество. Если бы другие хоть вполовину по сравнению с ним боролись рядом, уже бы горы свернули. Но никто особо не борется, всем наплевать на моральные устои, вот и живем в говне. Поэтому и едут лучшие люди, вроде него, Святослава Серикова, кто в Канаду, кто ещё куда, скучают, тоскуют тут, а что поделаешь?
— Из всех животных я больше всего очарован кошками. Такие ласковые, теплые, но всегда окутаны тайной. Очень умные, но им нельзя доверять, потому что они непредсказуемы и непознаваемы. Что там происходит в их голове, никому не ведомо, сколько бы они ни жмурились и ни мурлыкали. Всегда гуляют сами по себе. Воплощённая независимость. А я очень ценю в людях независимость. Почему её так мало в женщинах? Я всегда рано или поздно сталкивался с тем, как женщины любят заполнить всю твою жизнь, не оставить тебе собственного пространства. Это страшно раздражает.
В комнате сидела растрепанная женщина под пятьдесят со скорбным выражением лица. Мэтью видел такое выражение по шесть раз в году все последние двадцать лет. Женщина пила чай, а свой скарб разложила по всему офису. Типично русская тетка, что толпами ходят с кошелками по «Хэрродсу»: Мэтью отметил, что сумка, как водится у русских, Louis Vuitton, а на неряшливо брошенном на стул пальто с вывернутым наизнанку рукавом нашит лейбл Dolce&Gabbana. Удивительное дело, насколько русские любят покупать все одинаковое, платят totally insane money только за брэнды и в результате все ходят, как в униформе, — за километр видно, что русские.
— В этом-то и ошибка, что мы привыкли думать, что прокуратура, судейские вообще — это какие-то новые либеральные люди. Они и были когда-то такими, но теперь это совершенно другое. Это чиновники, озабоченные только двадцатым числом. Он получает жалованье, ему нужно побольше, и этим и ограничиваются все его принципы. Он кого хотите будет обвинять, судить, приговаривать.
— Да неужели существуют законы, по которым можно сослать человека за то, что он вместе с другими читает Евангелие?
— Не только сослать в места не столь отдаленные, но в каторгу, если только будет доказано, что, читая Евангелие, они позволили себе толковать его другим не так, как велено, и потому осуждали церковное толкование. Хула на православную веру при народе и по статье сто девяносто шестой — ссылка на поселение.
— Да не может быть.
— Я вам говорю. Я всегда говорю господам судейским, — продолжал адвокат, — что не могу без благодарности видеть их, потому что если я не в тюрьме, и вы тоже, и мы все, то только благодаря их доброте. А подвести каждого из нас к лишению особенных прав и местам не столь отдаленным — самое легкое дело.
Cлайд с цитатой