Я страж времени. Справедливость меня не волнует.
Я, как говорили в коммунистические времена, человек с обострённым чувством справедливости. Так оно у меня обострено, что порезаться можно.
Я страж времени. Справедливость меня не волнует.
Я, как говорили в коммунистические времена, человек с обострённым чувством справедливости. Так оно у меня обострено, что порезаться можно.
Духовная битва столь же груба, как и человеческое побоище, но видение справедливости — это радость, доступная лишь Богу...
Всегда оставляй за другим человеком право поступить с тобой подобным же образом, как ты с ним собираешься поступить.
... Он остается в тисках абстракции ибо «бытие» – абстракция, как и самое «я». Только я – не простая абстракция, я – все и во всем, следовательно, я – сам абстракция, или ничто; я – все и ничто; я – не только простая идея; я в то же время полон идей, я – мир идей. Гегель осуждает собственное, мое, – «мнение». «Абсолютное мышление» – такое мышление, которое забывает, что оно мое мышление, что я мыслю и что оно существует только благодаря мне. Но, как «я», я вновь поглощаю мое собственное, становлюсь его господином; оно, только мое мнение, которое я могу в каждое мгновение изменить, то есть уничтожить, вновь воспринять в себя и поглотить. Фейербах хочет победить «абсолютное мышление» Гегеля своим непреодолимым бытием. Но бытие я так же преодолел в себе, как и мышление. Это – мое «я есмь», как и то мое «я мыслю».
А ведь наше внутреннее «Я» не менее реально, чем тот жалкий, спотыкающийся человек, которого видят другие.
В мире справедливости даже в принципе нет. Это не моя вина. Изначально все так устроено.
Я ведь просто воюю за свою любовь. В первую очередь. А уж потом — за вас, которым готовят новое неслыханное счастье.
Только, может быть, и это тоже правда?
И, сражаясь за свою любовь, каждый раз сражаешься за весь мир?
За весь мир — а не с целым миром.