Высокий и узкобедрый,
стройней тростников лагуны,
идет он, кутая тенью
глаза и грустные губы;
поют горячие вены
серебряною струною,
а кожа в ночи мерцает,
как яблоки под луною.
Стихотворная книга это мёртвая осень;
стихи — это чёрные листья
на белой земле,
а читающий голос дуновение ветра:
он стихи погружает
в грудь людей, как в пространство.
Поэт — это дерево
с плодами печали:
оно плачет над тем, что любит,
а листья увяли.
Луна плывет по реке.
В безветрии звезды теплятся.
Срезая речную рябь,
она на волне колеблется.
А молодая ветвь
её приняла за зеркальце.
Я пришел, Лусия Мартинес,
створки губ твоих вскрыть губами,
расчесать зубцами рассвета
волос твоих черное пламя.
Август.
Персик зарёй подсвечен,
и сквозят леденцы стрекоз.
Входит солнце в янтарный вечер
словно косточка в абрикос.
Крепкозубый, налит початок
смехом жёлтым, как летний зной.
Снова август.
И детям сладок
смуглый хлеб со спелой луной.
Есть в дожде откровенье — потаённая нежность
и старинная сладость примеренной дремоты,
пробуждается с ним безыскусная песня,
и трепещет душа усыплённой природы.
— Если ты услышишь: плачет
горький олеандр сквозь тишину,
что ты сделаешь, любовь моя?
— Вздохну.
— Если ты увидишь, что тебя
свет зовёт с собою, уходя,
что ты сделаешь, любовь моя?
— Море вспомню я.
— Если под оливами в саду
я скажу тебе: «Люблю тебя», -
что ты сделаешь, любовь моя?
— Заколю себя.
Высокий и узкобедрый,
стройней тростников лагуны,
идет он, кутая тенью
глаза и грустные губы;
поют горячие вены
серебряною струною,
а кожа в ночи мерцает,
как яблоки под луною.
Мы карусель привяжем
меж звезд хрустальных,
это тюльпан, скажем,
из стран дальных.
Пятнистые наши лошадки
на пантер похожи.
Как апельсины сладки луна в желтой коже!
Луна, чесночная долька,
тускнея от смертной боли,
роняла желтые кудри
на желтые колокольни.
По улицам кралась полночь,
стучась у закрытых ставней,
а следом за ней собаки
гнались стоголосой стаей.
Cлайд с цитатой