Если рыщут за твоею непокорной головой,
Чтоб петлей худую шею сделать более худой.
Если рыщут за твоею непокорной головой,
Чтоб петлей худую шею сделать более худой.
Нет надежнее приюта -
Скройся в лес, не пропадешь,
Если продан ты кому-то
С потрохами ни за грош.
Но вздыхают от разлуки — где-то дом и клок земли -
Да поглаживают луки, чтоб в бою не подвели.
И стрелков не сыщешь лучших. Что же, завтра, где их ждут -
Скажет первый в мире лучник, славный парень Робин Гуд!
Но тот, кто раньше с нею был,
Он эту кашу заварил
Вполне серьезно, вполне серьезно.
Мне кто-то на плечи повис,
Валюха крикнул: «Берегись!»
Валюха крикнул: «Берегись!»
Но было поздно.
Нам ни к чему сюжеты и интриги:
Про всё мы знаем, про всё, чего ни дашь.
Я, например, на свете лучшей книгой
Считаю Кодекс уголовный наш.
И если мне неймётся и не спится
Или с похмелья нет на мне лица -
Открою Кодекс на любой странице,
И не могу — читаю до конца.
Не сравнил бы я любую с тобой,
Хоть казни меня, расстреливай.
Посмотри, как я любуюсь тобой,-
Как Мадонной Рафаэлевой!
Дом хрустальный на горе для нее.
Сам, как пес бы, так и рос в цепи.
Родники мои серебрянные,
Золотые мои россыпи!
Он молчал невпопад и не в такт подпевал:
Он всегда говорил про другое.
Он мне спать не давал, он с восходом вставал,
А вчера не вернулся из боя.
То что пусто теперь — не про то разговор,
Вдруг заметил я: нас было двое.
Для меня будто ветром задуло костер,
Когда он не вернулся из боя.
Ой, где был я вчера — не найду днем с огнем,
Только помню, что стены с обоями...
И осталось лицо, и побои на нем.
Ну куда теперь выйти с побоями?
Если правда оно, ну, хотя бы на треть,
Остается одно: только лечь, помереть,
Хорошо, что вдова всё смогла пережить,
Пожалела меня и взяла к себе жить.
Сыт я по горло,
до подбородка.
Даже от песен стал уставать.
Лечь бы на дно,
как подводная лодка,
Чтоб не могли
запеленговать.
Прошел детдом, тюрьму, приют, и срока не боялся,
Когда ж везли в народный суд — немного волновался.