— Между прочим, замечено, Иван Павлыч, что я всю жизнь прислоняюсь к чужим семействам. Когда маленький был — к Сковородниковым, — помните, я вам рассказывал. Потом к Татариновым. А теперь к доктору.
— Пора, брат, уже и свое завести, — серьезно сказал Кораблев.
— Нет, Иван Павлыч.
— Почему так?
— У меня не идет это дело.
Кораблев помолчал.
Он налил себе, мы чокнулись, выпили, и он снова налил.
Когда работаешь целый день, разные невеселые мысли приходят и уходят: ничего не поделаешь — помещение занято.
Жизнь шла незаписанная, неназванная. Прошлое стало осязательно прошлым. Ещё более осязательным было настоящее с его ощущением независимости, ни перед кем невиновности, никому и ни в чём неодолженности.
Я думаю, что подъезды домов хранят шаги тех, кто когда-то часто бывал здесь и потом исчез. Какие-то замирающие волны и сейчас дрожат в воздухе, они становятся все слабее, но их можно уловить, если прислушаться.
За горем приходит радость, за разлукой — свидание. Всё будет прекрасно, потому что сказки, в которые мы верим, ещё живут на земле...
Прошлое не имеет значения, будущее, возможно, не наступит. Так что остаётся только сейчас.
... Прошлое и будущее так теснят нас с обеих сторон, что для настоящего совершенно не остается места.
Не важно, увяз ли ты в прошлом или забыл его. Важно то, чем ты живешь в настоящем. Вот почему я и пытаюсь взять от жизни столько, сколько возможно.
То разгорается, то гаснет фонарик, то горе, то радость освещает его колеблющийся свет.
Cлайд с цитатой