Елизавета Николаевна Тураева

Посторонние мысли, как известно, вредны для работы. В особенности когда невозможно сделать их непосторонними или даже главными.

Так бывает, когда, слушая музыку, думаешь о «своём», и оказывается, что «своё» — это та же музыка, которую ты всё-таки слышишь.

Кстати, не подумай, что я исключаю себя из числа ищущих «новое» в прошлом.

Следовало бы лишь до известной степени быть откровенной со всеми.

Мужчина любит в женщине себя, то есть создание своей воли и воображения.

А у меня другое отношение к смерти. Если бы я знала свой час, я бы совсем не торопилась — напротив, это знание стало бы для меня одним из условий свободы.

Война кончилась пять лет назад, но для многих она ещё продолжается. В редкой семье не было потерь, и они не забыты. Не редкость и до сих пор встретить молодую женщину в трауре по мужу, погибшему на Марне или под Верденом. А сколько инвалидов, сирот, обездоленных матерей! Как часто и в праздничные дни видишь в окне бледное, скорбное лицо, выглядывающее из-за отогнутой занавески.

Это покажется тебе наивным, даже нелепым, но тайная надежда, глупая надежда, что ты любишь только меня, никогда не оставляла меня. Может быть, потому, что все мои встречи с другими — это ты.

В обязанность дружбе полную искренность я не ставлю и сама всегда и во всём откровенной быть не хочу, так как у каждого есть своя «святая святых».

Заходят, рассказывают об охоте, о бандитах. Говорят они на испорченном итальянском, я их понимаю, они меня — нет, но это ничуть не мешает нашим беседам.