Чужое сочувствие — как сладкое жрать. Хочется его все время, а потом жопа растет.
— Любите искусство в себе, а не себя в искусстве, как говорил Станиславский!
— Говорил, но не кричал.
— Возможно!
Чужое сочувствие — как сладкое жрать. Хочется его все время, а потом жопа растет.
— Любите искусство в себе, а не себя в искусстве, как говорил Станиславский!
— Говорил, но не кричал.
— Возможно!
— Как же сильно она его любила! Пожертвовала всем — герцогом, своими дворцами, лошадьми и гончими...
— И ради чего? Ради двух недель бесстыдной страсти!
— Двух незабываемых недель!
— Скандал был чудовищный. И закончилось всё ужасно.
— Но это того стоило! Какая женщина может просить большего? Они погребены под той лавиной и навсегда остались в объятьях друг друга!
— Чепуха! Летом они оттают и точка!
— Папа, почему ты такой бессердечный? Неужели ты совсем не способен на сочувствие?
— Способен! Я сочувствую и герцогу, и лошадям, и гончим...
Нужно посочувствовать больному человеку, который руководит страной. Но нужно посочувствовать и стране, которой руководит больной человек.
— Я в этом городе лучший, Наташа, и ты знаешь об этом! Мне тут по кайфу! Я вышел — и тут река. А там что, в твоей Москве, по четыре раза в год плитку перекладывают...
— То есть, такой предел мечтаний у моего мужчины: вышел — и река! А стать лучшим в стране ты не хочешь.
Ляля, ну поехали, а? Ну, в конце концов, музыку послушаем. А у тебя, между прочим, позиция чистая. Ты думала — так, шуточки. А оказывается — любовь-морковь, письмо Татьяны, кончаю, страшно перечесть.
— А ведь Вы, оказывается, человек с сердцем! — заметил генерал.
— Иногда, — просто ответил Филеас Фогг, — когда у меня есть время.
... ведь женщине куда приятнее иметь в наперстниках симпатизирующего ей мужчину, чем рыдать на плече у подруги.