Добро тоже таит в себе опасность, оно может причинить больше разрушений, чем простенькое зло.
8.00
Никогда не следует искушать своё счастье. Ещё одно ценное правило.
Эрих Мария Ремарк. Чёрный обелиск
Другие цитаты по теме
Cлайд с цитатойЛюбовь — вопрос чувства, не вопрос морали. Но чувство не знает предательства. Оно растет, исчезает, меняется — где же тут предательство? Это ведь не контракт.
— Я не нуждаюсь в деньгах.
Добавил, слегка улыбнувшись:
— У меня сегодня день добрых дел.
— Обет богам? — последнее казалось маловероятным, но каких только обещаний воину не доводилось слышать за свою жизнь. Когда человек оказывается в смертельной опасности, он начинает предлагать богам действительно странные вещи. И выжив, порой даже выполняет обещания.
Любовь не печальна, а только приносит печаль, оттого что она неосуществима и удержать ее нельзя.
— Знаю, оборвать чью-либо жизнь — всегда убийство. С тех пор как я побывал на войне, мне даже муху убивать неприятно. И всё-таки телятина сегодня вечером показалась мне особенно вкусной, хотя телёнка убили ради того, чтобы мы его ели. Всё это старые парадоксы и беспомощные умозаключения. Жизнь — чудо, даже в телёнке, даже в мухе. Особенно в мухе, этой акробатке с её тысячами глаз. Она всегда чудо. И всегда этому чуду приходит конец. Но почему в мирное время мы считаем возможным прикончить больную собаку и не убиваем стонущего человека? А во время бессмысленных войн истребляем миллион людей?
Вернике всё ещё не отвечает. Большой жук с жужжанием носится вокруг лампочки. Он стукается о неё, падает, ползёт, опять расправляет крылья и снова кружит возле источника света. Свой опыт он не использует.
— Не романтична? – Георг презрительно усмехается. – А что это значит? Существует много сортов романтики.
…
– Ризенфельд, конечно, понимает под романтикой приключение с дамой из высшего общества. Не интрижку с женой мясника.
Георг качает головой.
– А в чем разница? Высший свет ведет себя в наши дни вульгарнее, чем какой-нибудь мясник.
Если женщина принадлежит другому, она в пять раз желаннее, чем та, которую можно заполучить.
Что ты назовёшь добром, я могу счесть злом. Что благо для одной особи, может быть вредно для вида в целом.
– Ах, Версальский договор? Ну, конечно! – Георг делает шаг вперед. От него веет ароматом крепкого глинтвейна. – А если бы войну выиграли мы, то, разумеется, засыпали бы наших противников подарками и изъявлениями любви, да? Ты забыл, чего только ты и тебе подобные не собирались аннексировать? Украину, Брие, Лонгви и весь рудный и угольный бассейн Франции! Разве у нас отобрали Рур? Нет, мы все еще владеем им! И ты будешь утверждать, что наш мирный договор не был бы в десять раз жестче, если бы только нам дали возможность диктовать его? Разве я не слышал, как ты сам на этот счет разорялся еще в 1917 году? Пусть Франция, дескать, станет третьестепенной державой, пусть у России аннексируют громадные территории, пусть все противники платят контрибуцию и отдают реальные ценности, пока их совсем не обескровят! И это говорил ты, Генрих! А теперь орешь вместе со всей бандой о несправедливости, учиненной над нами! Просто блевать хочется от вашего нытья и воплей о мести. Всегда у вас виноват кто-то другой! Так и несет самоупоенностью фарисеев; разве вы не знаете, в чем первый признак настоящего человека? Он отвечает за содеянное им! Но вы считаете, что по отношению к вам совершались всегда только одни несправедливости, и вы лишь одним отличаетесь от Господа Бога – Господь Бог знает все, но вы знаете больше.
Судить о том, что такое война, могли бы по-настоящему только мёртвые: только они одни узнали все до конца.