Такого и больному ведь не взбредится, чего б уже не молвили философы.
В жене пороки или исправь, или терпи: исправишь – жена твоя будет лучше, а стерпишь – лучше будешь сам.
Такого и больному ведь не взбредится, чего б уже не молвили философы.
В жене пороки или исправь, или терпи: исправишь – жена твоя будет лучше, а стерпишь – лучше будешь сам.
— Что такое философ, знаете?
— Мудрец, которому и не снилось, сколько всякого есть в небесах и на земле.
И к мысли этой я привык,
Мой крест несу я без роптанья:
То иль другое наказанье?
Не все ль одно. Я жизнь постиг;
Судьбе как турок иль татарин
За все я ровно благодарен;
У Бога счастья не прошу
И молча зло переношу.
Быть может, небеса востока
Меня с ученьем их Пророка
Невольно сблизили. Притом
И жизнь всечасно кочевая,
Труды, заботы ночь и днем,
Все, размышлению мешая,
Приводит в первобытный вид
Больную душу: сердце спит,
Простора нет воображенью...
И нет работы голове...
Бывают времена, когда на смертном одре философ может сказать:
«Какое счастье, что меня не поняли!»
Пока большинство ученых слишком заняты развитием новых теорий, описывающих, что есть Вселенная, и им некогда спросить себя, почему она есть. Философы же, чья работа в том и состоит, чтобы задавать вопрос «почему», не могут угнаться за развитием научных теорий. В XVIII в. философы считали все человеческое знание, в том числе и науку, полем своей деятельности и занимались обсуждением вопросов типа: было ли у Вселенной начало? Но расчеты и математический аппарат науки XIX и XX вв. стали слишком сложны для философов и вообще для всех, кроме специалистов. Философы настолько сузили круг своих запросов, что самый известный философ нашего века Виттгенштейн по этому поводу сказал: «Единственное, что еще остается философии, — это анализ языка». Какое унижение для философии с ее великими традициями от Аристотеля до Канта!
Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его.
Кто-то попрекал Хрисиппа, что он не ходит слушать Аристона Хиосского, как все.
— Если бы я делал все, как все, я не был бы философом, — ответил Хрисипп.