— Как сказать... Ну... Словом... Что теперь носят?
— В каком смысле?
— В смысле одежды... Вот...
— А... зачем это вам? Ой, извините, Людмила Прокофьевна.
— Как сказать... Ну... Словом... Что теперь носят?
— В каком смысле?
— В смысле одежды... Вот...
— А... зачем это вам? Ой, извините, Людмила Прокофьевна.
— Колоссальное значение сейчас приобретают брови. Вот вы меня извините, Людмила Прокофьевна, раз уж у нас такой разговор. Вот, например, ваши брови.
— А что мои брови?
— Ведь это же неприлично!
— Верочка, я иногда бываю резка, груба...
— Да, это факт.
— Это факт, что скрывать. Характер у меня ужасный.
— Да, отвратительный!
— Как же она могла оставить детей, Леонтьева? Она же мать.
— Ха! Мать!.. Мать у них был Новосельцев!
— Значит, неудачные ноги, Людмила Прокофьевна, надо прятать.
— Куда?
— Под макси!
— Как вам сапоги?
— Очень вызывающие, я бы такие не взяла.
— Значит, хорошие сапоги, надо брать.
— Я отдаю должное вашей изобретательности.
— Какой? Я ничего не изобретал...
— Не скромничайте. Как же? Приударить за мной, чтобы получить должность – разве это не блестящая идея?
— Я считаю вас самым трудолюбивым...
— Хм! Что вы, что вы!
— Не «Хм», а трудолюбивым работником.
— Что вы, Людмила Прокофьевна, стоит ли так меня баловать?
Понимаете, еще тут, Людмила Прокофьевна, важна такая вещь как комбинаторность. Ну... Сочетание.
— Грудь вперед!
— Грудь? Вера, Вы мне льстите.
— Вам все льстят.
— Все ушли, а вы, как болван, остались.
— Я остался, как вы совершенно справедливо заметили, как болван.., потому что вы раскритиковали мой отчет, и справедливо раскритиковали.
— Это делает честь вам, ваша скромность...
— Моя скромность ничто по сравнению с вашей безграничной прозорливостью.