... Аллертон не был настроен холодно или враждебно — для него Ли просто не существовало.
Мое прошлое — отравленная река, и мне еще повезло, что я выбрался из нее на берег.
... Аллертон не был настроен холодно или враждебно — для него Ли просто не существовало.
Он состарился, не ощутив вкуса жизни — точно кусок мяса, так и сгнивший на полке кладовой.
Мур улыбнулся своему отражению во внутреннем зеркале — улыбкой без тени тепла, но не холодной: бессмысленной улыбкой сенильного тлена, которой впору только вставные зубы, улыбкой состарившегося человека, необратимо поглупевшего в одиночном заточении исключительной любви к самому себе.
... я мог бы уничтожить себя, покончить с существованием, не предлагавшим, казалось, ничего, кроме нелепых страданий и унижения.
Как и многие бездельники, он терпеть не может, если кто-то покушается на его время. Близких друзей у него нет. Точно назначать встречи он не любит. Ему не нравится чувствовать, что кто-то от него чего-то ожидает. Ему хочется жить вообще без всякого давления извне — насколько это возможно.
Ни один человек на свете поистине не одинок. Ты — часть всего живущего. Трудность в том, чтобы убедить кого-то другого, что он, на самом деле, — часть тебя.
Если механизм шахмат понять полностью, исход партии можно предсказать после первого же хода.
— Рокфор, ты же сам говорил, что привидений не существует. Ой, извините, сэр Коулби...
— Ничего, я и сам долго в себя не верил...