Смерть скоро породнит их, убийца и жертва станут братьями.
Вот уже двадцать лет как мне не было дано испытать счастья. Я так и не узнал как следует пожирающую меня жизнь, а в смерти меня ужасает то, что она лишь подтвердит: моя жизнь была прожита без меня. Я остался на ее задворках, понимаете? Это значит, что, в сущности, даже в моем положении еще есть надежда.
Начиная с того дня, когда он чихнул на площади перед виллой Загрея, и вплоть до нынешнего часа, его тело верой и правдой служило посредником между ним самим и миром. Но в то же время продолжало собственное существование, не зависимое от воплощенного в нем человека. И все эти годы в нем длился медленный, незримый процесс распада. Теперь оно завершало свой путь и было готово расстаться с хозяином, вернув его миру. Дрожь, внезапно сотрясшая Патриса, была лишним подтверждением их давнего и обоюдного согласия, которое даровало им обоим столько радостей. Будь иначе, Мерсо не воспринял бы эту дрожь с чувством отрады. Не хитря и не малодушничая, он добился того, чего хотел: в ясном сознании остался наедине со своим телом и теперь мог заглянуть в лицо смерти широко раскрытыми глазами. Суть в том, чтобы вести себя по-мужски, ведь оба они были настоящими мужчинами. И больше ничего вокруг — ни любви, ни показных жестов, — только бескрайняя пустыня одиночества и счастья, среди которой Мерсо разыгрывал свои последние карты.
Мир вечно твердит одну и ту же фразу. И на этом терпеливом повторении, на этой истине, ведущей от звезды к звезде, зиждется свобода, избавляющая нас от самих себя. Но вторая ее опора — это столь же упорная истина, ведущая от смерти к смерти.
Счастье нельзя ни продлить, ни укоротить. Ты счастлив — и все тут. Даже смерть не помеха счастью, это всего лишь случайность, входящая в правила игры.
Путешествуя сквозь туманную мглу, скрывающую здешние окрестности, я с самого начала ощущал чьё-то присутствие. Нечто перемещалось по этим забытым местам, его яркие цвета отчетливо видны даже сквозь густую дымку тумана, который нарастал между нами.
Переместившись в новое, но чем-то знакомое место, я впервые смог осмотреться: цирковая тележка, перемещаемая чем-то похожим на лошадь, но, на мой взгляд, более старым и зловещим.
Я наблюдал сквозь деревья, когда дверь повозки слегка приоткрылась и тёплый, золотистый свет стал наполнять это заброшенное место. Я полагаю, что это произошло умышленно, чтобы привлечь внимание, однако образ, который возник вскоре, был не что иное, как: смесь элементов костюма Шпрехшталмейстера, клоуна и других ярмарочных атрибутов. На его лице был кошмарный грим, жалкое подобие улыбки, нанесённой поверх обвисших губ. На его талии располагалась коллекция того, что во всём мире известно как пальцы. Но насколько должно быть чудовищным существо, чтобы собирать подобные трофеи?
Клоун осмотрел свои окрестности и устремил свой взор на меня. На его лице проявилась «двойная улыбка» и, прежде чем вернуться обратно, он кивнул мне. Я полагаю, что он предпочитает менее осведомлённых жертв, чем я, и я благодарен звёздам за это.
Только в самолете человек чувствует себя еще более одиноким, чем в машине. Целиком предоставленный самому себе, внимательно следящий только за точностью своих движений...
— Посмотришь на собственную жизнь, на ее тайный смысл — и в тебе закипают слезы. Как в этом небе. Ведь оно — и дождь, и солнце, и полдень, и полночь. Ах, Загрей! Я думаю о тех губах, которые мне довелось целовать, о бедном ребенке, которым я был, о безумии жизни и о честолюбивых замыслах, которые порой мною овладевают. Все это, вместе взятое, и есть мое «я». Уверяю вас, в моей жизни бывают моменты, когда вы просто не узнали бы меня. Чрезмерность горя, неохватность счастья — вот мой удел, только выразить это я не умею.
— Иными словами, вы играете несколько партий сразу?
— Да, но отнюдь не по-любительски. Всякий раз, когда я думаю о таящемся во мне переплетении горя и радости, я с восторгом сознаю, что та партия, которую я сейчас играю, — самая серьезная, самая волнующая из всех.
— Неужели у вас нет никакой надежды? Неужели вы думаете, что умрете весь?
— Да, — ответил я.
... для того, чтобы стать счастливыми, нужно время. Много времени. Счастье само по себе есть род долготерпения. Мы чаще всего тратим жизнь на то, чтобы заработать деньги, тогда как нам необходимы деньги, чтобы выиграть время.
Cлайд с цитатой