Мой безумный дневник (My Mad Fat Diary)

Другие цитаты по теме

Бывают времена, когда я не могу заткнуться, когда миллионы слов вырываются из меня за считанные секунды. Миллионы слов, которые ничего не значат. Но когда я хочу найти самые важные слова, я не могу вымолвить ни слова. Такие слова, как «Я скучаю», «Я люблю», «Мой мир рушится без тебя, ты мне нужен».

— Я отвратительный человек, Кестер.

— Почему ты так говоришь?

— Моя мама спросила меня, переживаю ли я за нового ребёнка. И я сказала «Нет». И самое страшное, что я действительно имела в виду именно это. Я не переживаю. Мне кажется, что я всё порчу. И чем больше я стараюсь всё исправить, тем хуже всё становится. Это касается не только мамы. Это и мои друзья. И Хлоя.

— Потому что ты не сможешь исправить других людей, пока не исправишь себя.

— Но я не могу исправиться. Потому что я сумасшедшая.

— Ты не сумасшедшая. Если ты хочешь быть хорошим человеком для других людей, вот откуда ты должна начать.

— Я пыталась хорошо к себе относиться!

— Неужели?! Потому что только что ты сказала мне, что ты отвратительный человек. Ты просто используешь то, что происходит с Хлоей или с твоей мамой как ещё одну причину ненавидеть себя.

— На каждом сеансе Вы говорите мне, что мне нужно полюбить себя, что мне нужно начать больше себе нравиться. В течении многих месяцев. Вы как заезженная пластинка. Но Вы никогда не говорите мне как начать или когда начать или откуда!

— Хорошо, мы начнём прямо сейчас! Не сегодня вечером, не завтра, не после этой чашки чая. Мы начнём ПРЯМО СЕЙЧАС. Закрой глаза. Теперь расскажи мне о том, что тебе не нравится в себе, но будь честной. Не умничай, не злись. Будь честной.

— Я толстая. И я уродина. И я всё порчу.

— Постарайся вспомнить как долго ты себя так чувствуешь.

— Не знаю. С девяти или десяти лет.

— Т. е. такое мнение о себе ты создала уже давно. Открой глаза. Я хочу, чтобы ты представила десятилетнюю версию себя, которая сидит прямо тут на этом диване. Вот эта маленькая девочка, которая впервые поверила, что она толстая и уродливая, и она смущает. Я хочу, чтобы ты представила, что она сидит здесь и сейчас. Скажи этой девочке, что она толстая.

— Я не буду этого делать.

— Скажи ей, что она уродина.

— Я не хочу.

— Скажи ей, что она обуза, никчёмная, бесполезная. Потому что это то, что ты делаешь каждый день по отношению к себе. Итак, ты думаешь, что она уродина?

— Нет.

— Или толстая?

— Нет.

— Или обуза? Или ужасная? Или бесполезная?

— Просто прекратите! Нет! Хорошо? Нет.

— Что бы ты сказала этой маленькой девочке? Если бы она рассказала тебе о том, как воспринимает и чувствует себя, что бы ты ей сказала?

— Что она в порядке. Что она прекрасна.

— Именно это тебе нужно сказать самой себе. Каждый раз, когда ты чувствуешь тревогу, страх, панику, ты должна успокоить себя так же, как успокаивала бы эту маленькую девочку. Ты должна сказать себе, что всё будет хорошо. Если ты сможешь это, то я обещаю тебе, что ты сможешь всё, что угодно.

Ни собственника нет в любви, ни вещи

Ему принадлежащей в виде тела.

Для привязанности нет срока: всегда можно любить, пока сердце живо.

Им было хорошо вместе, нравилась эта экономичная любовь с чрезвычайно малым расходом душевных и физических сил. Такая любовь ничего особенного не достигает, но служит долго; смотришь — большие мощные страсти, взревев, взорвались и заглохли, и обратились в лом, а эта, слабая, приземистая, всё пыхтит, всё постукивает сердцами, работает, тащит.

Почему вдруг люди решили, что физическое проявление любви – греховно?

Кэрри, никакие деньги не сделают тебя счастливой, если рядом нет мужчины, который тебя любит. Всё остальное неважно.

Любовь похожа на американские горки: сначала вверх, потом вдруг вниз, и снова вверх, и снова вниз, а в конце блюешь прямо на себя!

Любовь хороша в книгах, в театре и кино, а жизнь — не театр. Здесь пьеса пишется сразу набело, репетиций не бывает: все по-настоящему! И суфлер из будки не выглядывает, подсказок не дает, что дальше говорить, как действовать. Самому надо принимать решения, быть и автором, и режиссером, и актером, и гримером.