Горбун из Нотр-Дама (The Hunchback of Notre Dame)

Другие цитаты по теме

Хотите знать, что самое худшее в прибывании в тюрьме? Ваша семья, сестра, родители, они приходят навещать вас, но со временем визиты сокращаются, а сестра вообще перестаёт приходить. Потом вы замечаете, что мать не смотрит вам в глаза. И вскоре она тоже прекращает навешать вас. А потом ваш отец говорит вам, что у вашей сестры нервный срыв... Она не может разговаривать с братом-убийцей. И когда он говорит, он плачет, но ему не грустно. Он злится. И вы видите его в последний раз...

— Мне нельзя в тюрьму!

— А нам значит можно?!

— Ты вступишь в банду, она уйдет на кухню, а я маленькая! Меня сделают чьей-нибудь сучкой!

Спросите любого человека, имеющего за плечами длительный срок тюремного заключения, и он скажет вам, что ничто так не ожесточает человеческое сердце, как правоохранительная система.

Ничто не трогает нас в том, кого мы ненавидим.

На свободе время бежит быстро, а здесь, в тюрьме, оно просто остановилось. Остаёшься совсем один-одинёшенек. У тебя ведь есть внутренний голос, совесть? Так вот, он требует объяснений. Это похоже на то, как судья тебя допрашивает или допрашивает прокурор. Начинаешь чувствовать себя ничтожеством. Вся эта гордыня уходит. Становишься величиной с булавочную иголку. Вот тогда узнаёшь свою истинную сущность.

— Матрица повсюду. Она окружает нас. Даже сейчас, она с нами рядом. Ты видишь ее, когда смотришь в окно или включаешь телевизор. Ты ощущаешь ее, когда работаешь, идешь в церковь, когда платишь налоги. Целый мирок надвинутый на глаза, чтобы спрятать правду.

— Какую?

— Что ты только раб, Нео. Как и все, ты с рождения в цепях. С рождения в тюрьме, которой не почуешь и не коснешься. В темнице для разума.

Гений ***лы состоял в том, что, выйдя из тюрьмы, он не захлопнул дверь перед носом своих тюремщиков, а оставил ее открытой, чтобы они могли выйти вместе с ним.

Кому тюрьма — свобода, а кому свобода — тюрьма.

То, что я увидел, видели и другие, не только я, а между тем зрелище это было создано не для глаз человека. Там, в середине площади, — был полдень, солнце стояло высоко, — плясала девушка. Создание столь дивной красоты, что Бог предпочел бы ее пресвятой деве и избрал бы матерью своей, он бы пожелал быть рожденным ею, если бы она жила, когда он воплотился в человека! У нее были черные блестящие глаза, в темных ее волосах, когда их пронизывало солнце, загорались золотые нити. В стремительной пляске нельзя было различить ее ножек, — они мелькали, как спицы быстро вертящегося колеса. Вокруг головы, в черных ее косах сверкали на солнце металлические бляхи, словно звездной короной осенявшие ее лоб. Ее синее платье, усеянное блестками, искрилось, словно пронизанная мириадами золотых точек летняя ночь. Ее гибкие смуглые руки сплетались и вновь расплетались вокруг ее стана, словно два шарфа. Линии ее тела были дивно прекрасны! О блистающий образ, чье сияние не меркло даже в свете солнечных лучей! Девушка, то была ты! Изумленный, опьяненный, очарованный, я дал себе волю глядеть на тебя. Я до тех пор глядел на тебя, пока внезапно не дрогнул от ужаса: я почувствовал себя во власти чар!