Татьяна Соломатина. Большая собака

– Животные и некоторые дети лучше взрослых хотя бы тем, что они не играют роли. Или хотя бы изредка меняют амплуа, – обращается дедушка к дубовому письменному столу и гасит бычок в пепельнице. – Если станешь такой – собственноручно пристрелю, чтобы не мучилась! – совершенно серьёзно говорит дедушка Поле. – Ты не представляешь, какая это страшная пытка – жить, когда весь мир тебе должен. Куда ни плюнь – сплошные должники, и никто ничего отдавать не собирается. Я понимаю Дика. Понимаю, почему он умер. Но у меня есть вы. Меня больше. Я сильнее. Сильнее ровно на вашу любовь – бабушкину и твою. Потому мне не так тяжела и мучительна ноша любви невзаимной.

0.00

Другие цитаты по теме

Любовь — это то, что едино. Нелюбовь — это то состояние, когда просто хочется отдышаться.

Если бы я любил, если бы это чувство жило во мне, всё было по-другому. Но я не любил, я пытался всё сделать правильно, но не по правде.

Пусть будет небо ближе ко мне на треть,

Пусть будет солнце, и лучше на нём сгореть,

Чем задохнуться.

Свет по вечерам в окнах твоих не гаснет,

Мы говорим о бесконечном и прекрасном — рискованно,

Словно по встречке темной трассы,

Даже ремни безопасности не минуют опасность.

Порою разговор как митинги на площади -

У нас сумбурные крики и мы просто беспомощны.

Гораздо же проще принять от жизни подачку –

всё то, что само приходит, без ясной сути.

Тогда открываться не надо, ловить удачу

и думать о том, что скажут другие люди.

С любовью же всё сложнее… А может, проще?

Ей вовсе плевать на рамки, запреты, цели.

Приходит, стучится в душу, тревожит ночью,

ломает стереотипы, защиты, стены…

А легче же не привязаться, не углубиться,

скользнуть по поверхности, телом коснуться тела…

Любовь же – как будто закладка между страницами,

прочитанное от нового чётко делит.

Маленькая сучка начинает плакать на руках у мужа Автора, как плачут дети, когда совсем страшное уже позади и больше не будет больно, и будут конфеты, и будет покой и свой дом, и тепло, и любовь, но надо выплакать то, что было. Выплакать страшное. Начинает плакать, как плачут дети не тогда, когда им не разрешают есть ананасные конфеты, а как плачут они в сильную грудь, в успокоение и умиротворение от уже случившегося, оттого, что уже не исправишь, оттого, что уже прошло, но было больно! Было больно! Было больно! И с каждой такой маленькой слезой страшное былое больное уходит, утекает в ту часть безвременья, что подлежит уничтожению, окончательному сожжению на адовых сковородах. Потому что ад – это вовсе не место бесконечных мук, где всех нас и всех их ждёт расплата по кредитам. Всё совсем не так. Ад – это печи, муки утилизирующие. Горят не грешники. Сгорает грешное. У кого – при жизни – чужое, у иных – после смерти – своё. Увы, температура в геенне огненной для всех одинакова, и каждый градус по Цельсию ощущается своей собственной шкурой в обоих случаях. Муки ждут и тех и других – всех нас, – разница лишь в том, какая «ткань» останется на месте «адова ожога» – радость света или темнота пустоты. Но вечной боли не будет ни у кого.

Она умная девочка, но пока слишком юная. Потому морщит нос и с лёгким оттенком высокомерия всех выросших в «центре» недоумевает: «Как это можно любить?!» Она пока не понимает, не знает, что «нравится» и «люблю» – не синонимы. Даже не предполагает, что можно любить то, что не нравится, и ненавидеть нравящееся.

Самое трудное, оказывается, — это осознать, что человек, которого ты любишь, не любит тебя. Просто поразительно, к каким уловкам и самообману прибегают даже самые трезвые люди. Они придумывают себе в утешение, что девушка якобы боится или не хочет признаться ему в своих чувствах. Другой способен даже признать, что нелюбим, но в глубине души сам в это не верит. Такова уж человеческая натура. Это верно даже в отношении самых трезвых реалистов...

Быть любимой, пожалуй, даже лучше, чем любить самой. Не было очарования – не будет и разочарования.