Между нами, девочками, говоря...
Скрипка вся, скрипка вся, скрипка кончилася...
Между нами, девочками, говоря...
Будешь ты стрелком-радистом, а в душе — пилот, будешь ты летать со свистом задом наперёд...
— Вениамин Борисович, я давно хотел у вас спросить — вы, вообще-то, на «гражданке» выпивали?
— Выпивал... парное молоко. Видите ли, Евгений Александрович, во всей этой хреновине меня интересует главным образом процесс.
— Фашист, как и каждый человек, рождается с нормальными человеческими чувствами.
— А куда же они у них подевались? И где же те, остальные, которые Моцарта любят, Гейне читают, Дюрером любуются?
— Женя, у них сейчас не Дюрер, у них сейчас — фюрер.
— Я хочу понять, что чувствовал этот Веббер, когда положил на траву мёртвого этого Ганса... Плакал ли он?... Орал ли он по ночам?
— Он нихрена не чувствовал!
— Почему? Фашист, как и и каждый нормальный человек рождается с нормальными человеческими чувствами.
— Куда же они у них подевались?
— Хорошо! Я сижу за конкретную плюху, которую выдал этому хлюсту... Вот ты, за то, что выкинул его из столовой... Ну, а вот этот-то за что сидит, а?
— Милый мой! А этот сидит за прошлые прегрешения перед уставом и за возможные прегрешения в будущем... И за моральную готовность бить по морде каждого негодяя, который гнусно говорит о женщине, понял?!
— Между прочим, ты-то тоже влез совершенно напрасно!
— Почему?
— Да потому что это моё личное дело!
— Боже мой, штурман! Ты провинциальный, святой болван! Твоё личное дело — это наше дело. Понял, интеллигент несчастный!
— Съел, Венчик!
Россия — это континент, который притворяется страной, Россия — это цивилизация, которая притворяется нацией.
Хотя я постепенно преодолевал благоговейный страх перед строениями, преобладающими здесь, в Блуте, это местечко меня пугало. Я видывал менее прочные на вид горы!
— Я вас ненавижу!
— Я тебя тоже!
— Чтоб вы сдохли!
— Как и ты!
— Можете убить меня прямо здесь!.. Пожалуйста, не убивайте меня.