Ты обнимай меня, да не до удушья.
Важна твоя рука во время моего отчаяния,
Важны твои глаза в бою за моими плечами.
Река становится шире и мы подходим к устью.
Главное, чтоб ты осталась, если вдруг меня не впустят.
Ты обнимай меня, да не до удушья.
Важна твоя рука во время моего отчаяния,
Важны твои глаза в бою за моими плечами.
Река становится шире и мы подходим к устью.
Главное, чтоб ты осталась, если вдруг меня не впустят.
Костры потухнут вскоре, потухнут и угли,
Но это не потушит сердец, что полыхали в любви.
Важна твоя рука во время моего отчаяния,
Важны твои глаза в бою за моими плечами.
Река становится шире и мы подходим к устью.
Главное, чтоб ты осталась, если вдруг меня не впустят.
Как щенок к трубе жмусь, боюсь панически,
Греюсь и верю — тепло не бывает техническим.
И всё клянёшь меня маленьким, не взрослым,
Мол это ребячество, — любить до гроба и после.
Я знала, что это невозможно, чтобы человеческое сердце изменило своим чувствам так быстро. Было бы здорово уметь контролировать его. Но если бы мы могли так делать, то никогда не испытали бы любви. И никогда не строили бы воздушных замков в своих мыслях. И были бы слишком трезвыми, не давая любви даже возникнуть.
Было бы, конечно, желательно, чтобы тонкие чувства, действительные достоинства, имели бы больше власти над нашими сердцами, чтобы они были в состоянии заполнить их и запечатлеться навсегда. Но опыт показывает, что на деле это не так.