Эмиль Мишель Чоран. Новые боги

Другие цитаты по теме

Христианство воспользовалось строгостью римских законников и изворотливостью греческих философов, но не затем, чтобы освободить человеческий дух, а чтобы сковать его цепями. Сковав же, заставило его обратиться внутрь себя, уйти вглубь. Догмы держат человека в заточении, ограничивают его во внешнем мире жёсткими рамками, за которые он ни в коем случае не должен выходить, и в то же время оставляют ему полную свободу передвигаться по внутреннему миру, исследовать собственные химеры и искать, желая ускользнуть от тирании догматических предписаний, иное бытие — или его обратный эквивалент — в любом доведённом до крайности чувстве. Экстаз, утеха пленного духа — несравненно более частое явление в авторитарной религии, чем в либеральной, потому что он — порыв к сокровенному, обращение к недрам, бегство в себя.

Нам было бы полегче жить, не мни мы себя центром Вселенной, вокруг которого вращается всё, включая самого Бога. Учение о божественном воплощении — самое опасное обольщение, которому мы когда-либо подвергались. Оно наградило нас слишком значительным, не отвечающим нашим истинным масштабам, положением. Подняв человеческий фарс до уровня космической драмы, христианство обмануло нас, ничтожных, ввергло в заблуждение, внушило нездоровый оптимизм, который, вопреки очевидности, принимает мушиный бег за апофеоз.

Чтобы уничтожить цивилизацию, надо уничтожить её богов. Христиане, не решаясь открыто напасть на Римскую империю, принялись расшатывать её религию. Они охотно подвергались преследованиям, чтобы ещё больше распаляться и давать пищу своей неистребимой ненависти. Худшим несчастьем для них было бы не удостоиться венца мучеников! В язычестве их возмущало всё, вплоть до терпимости. Гордые своей убеждённостью, они не понимали, как могут язычники довольствоваться правдоподобием и мириться с религией, служители которой — всего-навсего чиновники, исполнители ритуальных комедий и никого не принуждают к обременительной искренности.

Самое крупное недоразумение, с которым сталкиваются христиане, заключается в том, что они должны сознательно служить лишь одному богу, тогда как практически им открыт путь к поклонению многим (культ святых). Благотворный путь, позволивший политеизму выжить, вопреки всем запретам. Не будь его, стерильно чистое христианство неминуемо привело к повальной шизофрении. Да простит нас Тер-туллиан, но душа — прирожденная язычница. Если бог, каким бы он ни был, отвечает нашим насущным, неотложным нуждам, он придает нам сил, подстегивает нас; другое дело — если он навязан и неизвестно зачем нужен. Ошибка языческой религии состояла в том, что она набрала их слишком много; ее погубила излишняя снисходительность и терпимость, ей изменил инстинкт самосохранения.

Каждый считает важным любой пустяк, которым он занят, — каждый, кроме меня. Оттого я и не в силах ничем заняться...

«Старость — самое неожиданное из всего, что происходит с человеком», — пишет Троцкий за несколько лет до смерти. Если бы в молодости он обладал этим точным, глубоким интуитивным знанием истины... какой бы из него получился никудышный революционер!

Если бы я действовал в соответствии со своим первым побуждением, я бы только и делал, что целыми днями писал бранные и прощальные письма.

Часто я просыпаюсь по утрам с таким тяжёлым чувством вины, как будто на мне — тысячи преступлений.

Когда приходит час идеологии, все, даже ее враги, работают на ее успех. Никакая полемика, никакая полиция не в силах сдержать ее натиск, отсрочить победу. Она ищет любую возможность — и обладает силой! — реализоваться, воплотиться в жизнь. Но чем большего она добивается, тем скорее рискует истощить силы. Упрочиваясь, она лишается идеального смысла, иссушает свои истоки, чтобы рано или поздно, обманув надежды на спасение, которыми питалась, выродиться в болтовню и обратиться огородным пугалом.

Над чёрной землёй всё ещё летали хлопья пепла. Поляна была завалена головешками, по которым пробегали зелёные искры гаснущей кадаверцианской магии. Кристоф, порядком измотанный сражением, сидел на поваленном древесном стволе. Его ногу охватывала шипастая лоза, не дававшая колдуну возможности встать. Бальза на ходу развеял её в труху.

— Ты неплохо продержался здесь один, — кивнул он мастеру Смерти.

— Не ожидал увидеть тебя, Миклош, — отозвался колдун и с помощью Грэга поднялся на ноги.

— Ты всё также высокомерен, — обиделся господин Бальза. — А где «как я рад, что ты пришёл» и «доброй ночи, нахттотер»? Впрочем, не утруждай себя. Я уже успел понять, что в глубине души ты счастлив меня видеть.