Эмиль Мишель Чоран. Новые боги

Христианство воспользовалось строгостью римских законников и изворотливостью греческих философов, но не затем, чтобы освободить человеческий дух, а чтобы сковать его цепями. Сковав же, заставило его обратиться внутрь себя, уйти вглубь. Догмы держат человека в заточении, ограничивают его во внешнем мире жёсткими рамками, за которые он ни в коем случае не должен выходить, и в то же время оставляют ему полную свободу передвигаться по внутреннему миру, исследовать собственные химеры и искать, желая ускользнуть от тирании догматических предписаний, иное бытие — или его обратный эквивалент — в любом доведённом до крайности чувстве. Экстаз, утеха пленного духа — несравненно более частое явление в авторитарной религии, чем в либеральной, потому что он — порыв к сокровенному, обращение к недрам, бегство в себя.

0.00

Другие цитаты по теме

Борьба с гордыней, этой всеразъедающей проказой, давно уже ведется на уровне внешних проявлений, а раз так, то нельзя не пожалеть об исчезновении религии, столь же поверхностной в своих правилах и действиях, но обходящейся без всяких драм, угрызений совести, призывов к раскаянию. В античности глубокой была не религия, а философия; в наше время «проникновение в глубины» и все связанные с ним страдания целиком и полностью в ведении христианства.

Нам было бы полегче жить, не мни мы себя центром Вселенной, вокруг которого вращается всё, включая самого Бога. Учение о божественном воплощении — самое опасное обольщение, которому мы когда-либо подвергались. Оно наградило нас слишком значительным, не отвечающим нашим истинным масштабам, положением. Подняв человеческий фарс до уровня космической драмы, христианство обмануло нас, ничтожных, ввергло в заблуждение, внушило нездоровый оптимизм, который, вопреки очевидности, принимает мушиный бег за апофеоз.

Чтобы уничтожить цивилизацию, надо уничтожить её богов. Христиане, не решаясь открыто напасть на Римскую империю, принялись расшатывать её религию. Они охотно подвергались преследованиям, чтобы ещё больше распаляться и давать пищу своей неистребимой ненависти. Худшим несчастьем для них было бы не удостоиться венца мучеников! В язычестве их возмущало всё, вплоть до терпимости. Гордые своей убеждённостью, они не понимали, как могут язычники довольствоваться правдоподобием и мириться с религией, служители которой — всего-навсего чиновники, исполнители ритуальных комедий и никого не принуждают к обременительной искренности.

Самое крупное недоразумение, с которым сталкиваются христиане, заключается в том, что они должны сознательно служить лишь одному богу, тогда как практически им открыт путь к поклонению многим (культ святых). Благотворный путь, позволивший политеизму выжить, вопреки всем запретам. Не будь его, стерильно чистое христианство неминуемо привело к повальной шизофрении. Да простит нас Тер-туллиан, но душа — прирожденная язычница. Если бог, каким бы он ни был, отвечает нашим насущным, неотложным нуждам, он придает нам сил, подстегивает нас; другое дело — если он навязан и неизвестно зачем нужен. Ошибка языческой религии состояла в том, что она набрала их слишком много; ее погубила излишняя снисходительность и терпимость, ей изменил инстинкт самосохранения.

Я всегда удивляюсь, до какой степени живыми, нормальными, неуязвимыми выглядят низменные чувства. Испытывая их, человек ощущает бодрость, причастность к обществу, равенство с себе подобными.

Когда необходимо принять какое-либо важное решение, опаснее всего — просить совета у другого, ибо, за исключением нескольких чудаков, нет никого, кто искренне желал бы нам добра.

Каждый считает важным любой пустяк, которым он занят, — каждый, кроме меня. Оттого я и не в силах ничем заняться...

«Старость — самое неожиданное из всего, что происходит с человеком», — пишет Троцкий за несколько лет до смерти. Если бы в молодости он обладал этим точным, глубоким интуитивным знанием истины... какой бы из него получился никудышный революционер!

Первостатейные святые не любят совершать чудеса и делают это поневоле, как будто их кто-то принуждает. Скорее всего, они опасаются впасть в грех гордыни, поддаться соблазну титанизма, желанию сравняться с Богом, присвоить себе Его полномочия.

Часто я просыпаюсь по утрам с таким тяжёлым чувством вины, как будто на мне — тысячи преступлений.