Часы и телефон
в их сути сокровенной —
и фабула, и фон
для драмы современной.
Ристалище. Дуэль.
Две партии в дуэте.
Безмолвный диалог.
Неравный поединок.
Часы и телефон
в их сути сокровенной —
и фабула, и фон
для драмы современной.
Ристалище. Дуэль.
Две партии в дуэте.
Безмолвный диалог.
Неравный поединок.
Ну что ж, мой друг, приходит наше время.
Эй, брадобрей, побрить и освежить!..
И вдруг поймешь — ты жизнь успел прожить,
и, задохнувшись (годы пролетели),
вдруг ощутишь, как твоего чела
легко коснулись вещие крыла
благословенной пушкинской метели…
Ну что ж, мой друг, двух жизней нам не жить,
и есть восхода час и час захода.
Но выбор есть и дивная свобода
в том выборе, где голову сложить!
Тома, что случилось, что ты решил воспользоваться такой нелепой, громоздкой, обременительной и недружелюбной вещью, как телефон?
Люблю осеннюю Москву
в ее убранстве светлом,
когда утрами жгут листву,
опавшую под ветром.
Огромный медленный костер
над облетевшим садом
похож на стрельчатый костел
с обугленным фасадом.
А старый клен совсем поник,
стоит, печально горбясь...
Мне кажется, своя у них,
своя у листьев гордость.
Ну что с того, ну что с того,
что смяты и побиты!
В них есть немое торжество
предчувствия победы.
Я заметил, что стал отключать звук и класть телефон дисплеем вниз. Нелогично вроде, да? А потом я понял: пока он так лежит, есть шанс, что от неё уже пришло, а я ещё просто не увидел. Поднимаешь, а там: «Принято одно сообщение». И ты его открываешь так, не сразу, как будто она на тебя смотрит, и нельзя показать, что ты волнуешься... Открыл, а там: «Покупайте подарки в интернет-магазине Nokia». И, конечно, страшное разочарование... Но и облегчение! Ты же ждёшь от неё: «Я все поняла. Люблю только тебя. Приезжай», а пришло бы наверняка: «Ты меня достал. Всё кончено!». А так опять можно положить дисплеем вниз. И ждать...
Прежняя Миа ненавидела мобильные телефоны, ненавидела людей, разговаривающих по ним у всех на виду, ненавидела людей, которые пренебрегали компанией одного человека, чтобы ответить на телефонный звонок другого. Прежняя Миа никогда бы не произнесла фразу «недопустимо грубо».
— Мать, а ведь нам часы на кухне придется менять.
— Почему?
— Испортились, — пояснил папа, не сводя с меня взгляда. — Представляешь, слышу: «Бом-бом!» четыре раза, мат… «Бом-бом!» еще два раза, ехидное хихиканье, «Дзинь!» и снова протяжный такой «Бом!» четыре раза. Молчание. Голос: «Скоко было-то? А-а-а, ну тогда „Бом!“» и еще два раза «Бом-бом!» После чего раздался жуткий грохот в коридоре, где было «Бом», «Блям» и долгий перечень неприличных высказываний. Так вот я и говорю: испортились часы.
А что делают часы, если не отмеряют время, данное нам для сотворения самих себя, для открытия внутри себя того, о чём мы и не подозревали?