— В эту игру играют не так. Нельзя просто выпалить верный ответ. Ты должна придумать историю, куда он отправляется и зачем.
— Зачем мне сочинять, если я знаю правду?
— Потому что правда всегда либо ужасна, либо скучна.
— В эту игру играют не так. Нельзя просто выпалить верный ответ. Ты должна придумать историю, куда он отправляется и зачем.
— Зачем мне сочинять, если я знаю правду?
— Потому что правда всегда либо ужасна, либо скучна.
Я больше не молюсь. Это единственное место, где со мной никто не разговаривает.
Жаль, что нельзя вернуться в тот день и закричать самой себе: «Остановись, глупая!»
Когда я лгала, они верили каждому моему слову. Когда говорила правду, никто не слушал.
Из-за меня арестовали двоих. Я мог только догадываться, что будет с ними. Было ясно, что любой немец рассказывающий мне правду считался предателем... С этого момента я вынужден был прятать любую информацию, как вор. Если Гестапо найдёт мои дневники, то там не будут указаны имена, адреса и улики ведущие к тем, с кем я разговаривал… Я не сомневался, что для меня было важным оставаться в Берлине и рассказывать правду. Нацистская Германия становилась огромным комом лжи... Кто-то должен остаться и рассказать всю правду.
У луковицы не одна пергаментная кожица. Их много. Снимешь одну — появляется новая. Если луковицу разрезать, потекут слезы. Луковица говорит правду только при чистке.
Жалость убивает желание.
Нет ничего страшнее, чем смесь параноидальных мыслей, глупой надежды и горькой, отчасти ироничной правды.
Але ж, мабуть, ми правди не зурочим,
що світ вже так замішаний на злі,
що як платити злочином за злочин,
то як же й жити, люди, на землі?
Но, видимо, мы правды не сглазим,
что мир уже так замешан на зле,
что как платить преступлением за преступление,
то как же и жить, люди, на земле?
— Мои псы меня не тронут.
— Ты не кормил их семь дней.
— Они мне верны!
— Были верные. Теперь голодные.
Какой прок от власти, если ты не можешь защитить дорогих тебе людей?