Всю свою жизнь ты разыгрывал некое тихое помешательство, чтобы скрыть глубокий внутренний разлад.
«Раз нельзя ничего, – говоришь ты, – то можно все». Надо иметь только смелость.
Всю свою жизнь ты разыгрывал некое тихое помешательство, чтобы скрыть глубокий внутренний разлад.
Нам обоим нет тридцати, я разведена, ты — разводишься, впереди — целая жизнь. Я осторожно замечаю: все хорошо, но я-то в тебя не влюблена! «Неважно, — говоришь ты, — я сумею тебе понравиться, вот увидишь».
Он играет так, что остальные действующие лица постепенно растворяются в тени. Все, кто был в зале, аплодируют стоя.
Меня всегда занимал вопрос: что происходит в головах людей при виде актера или актрисы, которыми они восхищались в кино?
Мы никогда не забываем заглянуть к волкам, таким несчастным в клетках, где они беспрерывно ходят по кругу, — скорее для того, чтобы бросить им братский взгляд, чем чтобы восхищаться ими.
Я работаю со словом, мне необходимы мои корни, я — поэт. Без России я — ничто. Без народа, для которого я пишу, меня нет. Без публики, которая меня обожает, я не могу жить. Без их любви я задыхаюсь. Но без свободы я умираю.
В ночной тишине я закрываю глаза и словно прокручиваю фильм об этих проклятых месяцах. Наши тяжелые телефонные разговоры, твои многодневные отсутствия и потом, двадцать третьего июня, – смерть Одиль, мой крик о помощи, твое желание приехать меня утешить, преступный отказ в визе – и ты падаешь в пропасть. Потом – месяц холодной ярости, необъяснимой паники и вечером двадцать третьего июля – наш последний разговор:
– Я завязал. У меня билет и виза на двадцать девятое.
Скажи, ты еще примешь меня?
– Приезжай. Ты же знаешь, я всегда тебя жду.
– Спасибо, любимая моя.
Как часто я слышала эти слова раньше… Как долго ты не повторял их мне…
Человек, живущий в тоталитарном государстве, неловко чувствует себя даже в собственной шкуре.
Кончина моей матери — отражение в зеркале моей собственной смерти — сводит к очень немногому ежедневный фарс нашего существования.
Знаешь, а ведь твой Мир — одно из самых страшных мест во Вселенной, гость! Он оплетает своей паутиной всех, кто там родился, и никому не удаётся ускользнуть… Но хуже всего, что вы сами учитесь у своего Мира этому искусству: с первых же дней жизни каждый начинает плести свою паутину, стараясь заманить в неё всех, кто окажется поблизости — и вам это нравится! Нам кажется, что во всех вас есть что-то неуловимо отвратительное — такими вас делает ваш жуткий Мир…