— А это что за рукописи времён царя Соломона? — Вики плюхнулась на стул рядом с Генри и провела пальцами по пыльной обложке книги.
— Это мемуары мои. — многозначительно протянул профессор, поправляя очки. — И не такие они уж и старые.
— А это что за рукописи времён царя Соломона? — Вики плюхнулась на стул рядом с Генри и провела пальцами по пыльной обложке книги.
— Это мемуары мои. — многозначительно протянул профессор, поправляя очки. — И не такие они уж и старые.
Все это — мои личные переживания, но они объеденные крайне претенциозной идеей записи... она должна была... и стала чем-то вроде устаревшего концептуального альбома времён 70-х. В нём нашли отражение записи очень на меня повлиявшие — Low Дэвида Боуи и даже The Wall, я уверен, что позаимствовал кое-что у Pink Floyd. По правде говоря я точно это знаю... Пусть эти записи сейчас и могут показаться кому-то устаревшими, меня они восхищают гораздо больше, чем что-нибудь вроде: «Вот мой видеоклип, вот моя танцевальная песня, вот моя пауэр-баллада». Вся эта доступность. В моём случае это просто — я, скучающий, пытающийся что-то придумать, установить рамки, в которых мне хотелось-бы работать, короче сконцентрироваться.
Им было скучно? Безгранично! На это я и рассчитывала, чтобы никому из фрейлин и в голову не пришло совать свой любопытный нос в мои записи и в то, чем я занимаюсь. Но во мне самой эти записи пробуждали столько воспоминаний! Я перечитывала эти безыскусные строки в то время, когда вокруг меня царило смятение, когда жизнь моя подвергалась опасности. На этих страничках, крупными, жирно выведенными буквами, похожими на стаю грачей среди снежного поля, и в немногих словах была описана вся моя жизнь в тот год, когда окончательно решилась моя судьба.
Мелисса никогда не задумывалась, и даже не хотела задумываться, почему дома вдруг стало так тихо и пусто. Её это ни капли не смущало — она любила тишину. Просто чего-то не хватало, словно часть пазла никак не хотела стать на своё место. Её маленький, детский мозг не мог справиться с этой задачей. А спрашивать она не хотела.
Я слышала свистящий звук.
Он был близко, и я слышала его каждый раз, когда я вздымала грудь.
Так я узнала, что это был не ветер, а звук, исходящий из меня.
Эта комната такая холодная, такая темная.
Ах, ни лежала ли я также на этом холодном полу раньше?
Я закрыла глаза с одной мыслью.
Слезы, кровь, я уже не знаю, что течет по моим щекам.
Мощные порывы ветра дули в окно.
Я слышала, как перелистывались странички лежащего на столе дневника.
Это был мой дневник.
Книга в красном переплете, в которой все было написано обо мне.
Я помнила все, что там написано, будто бы это случилось только вчера.
Хотя я никогда и не писала в этом дневнике, я знала, о чем в нем говорилось.
Я сдержу обещание, данное Энзо. Я намеренна прожить самую яркую жизнь. Я хочу увидеть весь мир. Наслаждаться жизнью.
Любой день хорош для того, чтобы начать дневник, чтобы снова дать обещание говорить правду, всю и ничего кроме, и так далее. Промежутки ничего не значат. Важно то, что записано.
Если бы я вела дневник, я бы каждый день записывала одну фразу: «Какая смертная тоска». И все.
Уж если нет на свете новизны,
А есть лишь повторение былого,
И понапрасну мы страдать должны
Давно рождённое рождая снова.