— Отче наш, сущий на небесах...
— Спорное утверждение.
— Отче наш, сущий на небесах...
— Спорное утверждение.
— Вот я никак не въеду насчёт Бога.
— О чём ты говоришь?
— Если его нет, тогда ясно, почему с хорошими людьми случаются плохие вещи. Всё есть как есть. Нет ни причин, ни объяснений... Есть лишь ужасное, непредсказуемое зло. Это я понимаю. Это мне доступно. Но если он существует, что вообще с ним такое? В какой дыре он прячется, когда порядочных людей рвут в лоскуты? Как он может жить с этим? Почему он не помогает?
— Вот я никак не въеду насчёт Бога.
— О чём ты говоришь?
— Если его нет, тогда ясно, почему с хорошими людьми случаются плохие вещи. Всё есть как есть. Нет ни причин, ни объяснений... Есть лишь ужасное, непредсказуемое зло. Это я понимаю. Это мне доступно. Но если он существует, что вообще с ним такое? В какой дыре он прячется, когда порядочных людей рвут в лоскуты? Как он может жить с этим? Почему он не помогает?
— Ты помнишь двадцатый век? Думаешь, 21-ый будет лучше? Думаешь, Бог позволил бы всему этому свершиться, если бы был жив?
— О, да? А кто тогда придумал фокус с «Китайской корзинкой»?
— Там огонь и скрежет зубовный, который ты не можешь себе представить.
— Я смотрел «Восставший из ада». Помню.
— Ладно, милый, мы только уберём этот грим с твоего лица.
— Что? Какой грим? У меня нет гри... Ебическая сила! Я разрисованная шлюха!
Алистан Маркауз никогда не обращался к богам со своими мольбами, считая, что богов по пустякам тревожить не стоит. Он берег свою единственную молитву, берег на тот случай, когда стоит воззвать к Сагре. И он воззвал, всей душой прося грозную богиню войны даровать ему место для боя, да такое, чтобы она, увидев его маленькую войну, его самую важную в жизни битву, одобрительно кивнула. И богиня услышала графа.