— Отче наш, сущий на небесах...
— Спорное утверждение.
— Отче наш, сущий на небесах...
— Спорное утверждение.
— Вот я никак не въеду насчёт Бога.
— О чём ты говоришь?
— Если его нет, тогда ясно, почему с хорошими людьми случаются плохие вещи. Всё есть как есть. Нет ни причин, ни объяснений... Есть лишь ужасное, непредсказуемое зло. Это я понимаю. Это мне доступно. Но если он существует, что вообще с ним такое? В какой дыре он прячется, когда порядочных людей рвут в лоскуты? Как он может жить с этим? Почему он не помогает?
Избави нас бог от тех, кто думает, что исполняет его волю.
— Вот я никак не въеду насчёт Бога.
— О чём ты говоришь?
— Если его нет, тогда ясно, почему с хорошими людьми случаются плохие вещи. Всё есть как есть. Нет ни причин, ни объяснений... Есть лишь ужасное, непредсказуемое зло. Это я понимаю. Это мне доступно. Но если он существует, что вообще с ним такое? В какой дыре он прячется, когда порядочных людей рвут в лоскуты? Как он может жить с этим? Почему он не помогает?
Молитва — это надежда отчаявшихся.
Я верю в Бога. Но не думаю, что Бог всё ещё верит в нас.
— Ты помнишь двадцатый век? Думаешь, 21-ый будет лучше? Думаешь, Бог позволил бы всему этому свершиться, если бы был жив?
— О, да? А кто тогда придумал фокус с «Китайской корзинкой»?
Улыбочку, ушлёпок!
— Сэм, ну же, не отключайся. Давай-ка поиграем, будем считать, ладно? Будем считать, давай вместе... Раз... Два...
— Два...
— Да, вот так... Три, давай, давай...
— Т... Ты всегда обо мне заботился...
— Тихо, тихо... Давай старик.
— Всю свою жизнь...
— Так, ладно. Давай, считаем со мной... Эй, Сэмми... СЭМ!
— Что это с ним?
— Часть возраста, три части виски...
Те, кто мне не нужен, умирают.