Мы редко любим тех, кому не можем хоть в чем-то завидовать.
Завистью и ненавистью нельзя ничего построить: ни государства, ни культуры, ни хозяйства. Созидает только любовь: любовь к Богу, любовь к отечеству, доверие к правителю, взаимное доверие, уважение и братство граждан, сострадание к слабым, всеобщая сверхклассовая солидарность.
Мир — пугающее место — да, он знал это, — ненадежное: что в нем вечно? Или хоть кажется таким? Скала выветривается, реки замерзают, яблоко гниет; от ножа кровь одинаково течет у черного и у белого; ученый попугай скажет больше правды, чем многие люди; и кто более одинок — ястреб или червь? Цветок расцветет и ссохнется, пожухнет, как зелень, над которой он поднялся, и старик становится похож на старую деву, а у жены его отрастают усы; миг за мигом, за переменой перемена, как люльки в чертовом колесе. Трава и любовь всего зеленее; а помнишь Маленькую Трехглазку? Ты к ней с любовью, и яблоки спеют золотом; любовь побеждает Снежную королеву, с нею имя узнают — будь то Румпельштильцхен или просто Джоул Нокс: вот что постоянно.
Когда ты влюблен и когда кто-то спрашивает тебя: «Как ты можешь быть с этой женщиной?», ты отвечаешь: «Что вы хотите этим сказать? Почему вы хотите бросить в нее камень или наказать меня за то, что я люблю ее?»
Любовь — это нежность, а нежность, вопреки распространенному мнению, — не жалость; и еще меньше людей знают, что счастье в любви — не сосредоточенность всех чувств на предмете; любят множество вещей, и любимый является с тем, чтобы стать всех их символом...
— Любовь никогда не была моим сильным чувством, таким как жадность или зависть. Не была, пока я не встретил тебя. Не то чтобы я сильно изменился, нет, я остался таким же жадным, потому что не хочу делиться тобой ни с кем. А вот зависть съехала: теперь я её наблюдаю во взглядах тех незнакомых мужчин и женщин, которые то и дело пожирают твою молодость и красоту.
... у каждого, кого он в жизни любил, бывала какая-то своя странность. Но вот что удивительно: вызывая у него поначалу тягу к ее обладателю, та же странность в конце концов неизменно разрушает в нем эту тягу.
... он никогда не знал твердо, нравится ли ему Х или нет. Он нуждался в любви Х, но сам не был способен любить. Он никогда не говорил с Х искренне, никогда не сообщал ему больше пятидесяти процентов правды. С другой стороны, он не мог позволить Х иметь те же слабости: Уолтеру обязательно начинало казаться, что рано или поздно его придадут. Он боялся Х, боялся панически.
Cлайд с цитатой