Сергей Александрович Караганов

Путин очень чутко прислушивается к мнению населения. Для него это важно. Мы сейчас переживаем время реакции, но откройте «ящик Пандоры» — и вы увидите, что народ наш — антизападник. Авторитаризм России не навязан сверху. Он результат нашей истории, сформировавшей наш генетический код. Без централизации власти нельзя было освоить и обеспечить безопасность такой гигантской страны с географически не защищёнными границами. Когда эта власть ослабевала — в начале XVII века — были смута, развал и интервенция поляков. То же самое — развал, гражданская война, интервенция — последовало после демократической революции февраля 1917 года. А потом пришли большевики и ужас ГУЛАГа. До сих пор считаю, что страна чудом не погибла после революции 1991 года и последовавшего развала.

0.00

Другие цитаты по теме

Умение слышать и понимать народ, видеть его насквозь, на всю глубину и действовать сообразно — уникальное и главное достоинство государства Путина. В новой системе все институты подчинены основной задаче — доверительному общению и взаимодействию верховного правителя с гражданами. Различные ветви власти сходятся к личности лидера, считаясь ценностью не сами по себе, а лишь в той степени, в какой обеспечивают с ним связь. Кроме них, в обход формальных структур и элитных групп работают неформальные способы коммуникации. А когда глупость, отсталость или коррупция создают помехи в линиях связи с людьми, принимаются энергичные меры для восстановления слышимости. По существу же общество доверяет только первому лицу. В гордости ли, никогда никем не покорённого народа, тут дело, в желании ли спрямить пути правде, либо в чём-то ином, трудно сказать, но это факт, и факт не новый. Было бы упрощением сводить тему к пресловутой «вере в доброго царя». Глубинный народ совсем не наивен и едва ли считает добродушие царским достоинством. Скорее он мог бы думать о правильном правителе то же, что Эйнштейн сказал о боге: «Изощрён, но не злонамерен». Современная модель русского государства начинается с доверия и на доверии держится. В этом её коренное отличие от модели западной, культивирующей недоверие и критику. И в этом её сила. У нашего нового государства в новом веке будет долгая и славная история. Оно не сломается.

Новая эпоха наступает. Но наступление новой эпохи займёт ну минимум пятнадцать лет. Поэтому, нам и спешить нельзя и надо понимать, что эти пятнадцать лет, по крайней мере — первая половина из этих пятнадцати лет, пройдут в очень острой и жёсткой борьбе. Поэтому нужно понимать, что история на нашей стороне, подкручивать, помогать ей, но ломиться в дверь истории, мне кажется, не надо. И, по-моему, Си Цзиньпин крайне осторожен. Мы, как русские, иногда говорим гораздо более ярко и гораздо более сильно. У нас другой национальный характер — мы не купцы, мы воины, но нам в этой ситуации нужно действовать тоже достаточно осмотрительно. Впрочем, в последние годы мы стали действовать именно таким образом.

Миролюбивость России касается только мирных дней и дружественного окружения. Когда страна столкнется с нападающим агрессором, вы не узна́ете никого из этих «мирных» людей.

Юноша и девушка, целующиеся при свете луны или без света луны, вовсе не собираются поставлять будущему человечеству будущих пролетариев или будущей родине будущих солдат. Они действуют под влиянием того же инстинкта, который заставляет кету подыматься к верховьям Амура и там гибнуть, отдавая свою жизнь продолжению рыбьего рода. Люди строят семью, повинуясь древнейшему и могущественнейшему из инстинктов. Но точно таким же образом, чисто инстинктивно, люди строят свое государство. Если у человека не работает, или работает плохо, половой инстинкт, он ни при каких условиях семьи не создаст. Если половой инстинкт находится в порядке, то семья будет создана даже в самых невероятных условиях. Если у народа не действует государственный инстинкт, то ни при каких географических, климатических и прочих условиях, этот народ государства не создаст. Если народ обладает государственным инстинктом, то государство будет создано вопреки географии, вопреки климату и, если хотите, то даже и вопреки истории. Так было создано русское государство.

Загадочность русской души — эту фразу любят повторять иностранцы, сталкиваясь с непредсказуемостью русских. Этот стереотип как нельзя лучше иллюстрируют китайские иероглифы. У мудрых китайцев названия стран имеют определённый смысл: Германия — страна мастеров, Франция — страна закона, название «Россия» состоит из двух иероглифов: один означает — страна, другой — неожиданность.

Российская империя не просто была империей без империализма. Она вообще была «империей наоборот», то есть таким государственным образованием, где номинальная метрополия и номинальный имперский народ дискриминировались в пользу национальной периферии.

Получилась страшная вещь. Русские рабочий и крестьянин, русские писатель и композитор, русский математик и русский астроном умудрились в одночасье проворонить Россию. Сначала часть её, в потом и всю целиком. Никакими внутренними противоречиями стопятидесятимиллионная в тот момент страна не раздиралась. А знаете почему? Потому что правительство-то было сугубо русское. Никаких вам Штюрмеров. Только русские, то есть великороссы и малороссы. Я вам сейчас совсем уж страшную вещь скажу: именно в марте 1917 года народ производил впечатление монолита в значительно большей степени, чем в марте 1916 года. И если бы Временное правительство не показало себя уникальным сборищем абсолютных неудачников, всё могло бы быть иначе. Но, увы, не стало.

Включение в Московское царство огромных территорий осуществлялось не за счет истребления присоединяемых народов или насилия над традициями и верой туземцев, а за счет комплиментарных контактов русских с аборигенами или добровольного перехода народов под руку московского царя. Таким образом, колонизация Сибири русскими не была похожа ни на истребление североамериканских индейцев англосаксами, ни на работорговлю, осуществлявшуюся французскими и португальскими авантюристами, ни на эксплуатацию яванцев голландскими купцами. А ведь в пору этих «деяний» и англосаксы, и французы, и португальцы, и голландцы уже пережили век Просвещения и гордились своей «цивилизованностью».

Что касается нашей роли, на мой личный взгляд, она заключается в том, чтобы демонстрировать миру альтернативный образ жизни. И при этом, в чём наше отличие — мы, действительно, что такое «хорошо» и что такое «плохо» воспринимаем по-другому. Мы справедливость понимаем совершенно не так, как её понимают в Америке! В Америке нет никакой социальной справедливости, и в Европе её нет! Там есть закон, который закрепляет социальную несправедливость, а точнее их понимание о том, что такое «хорошо» и что такое «плохо». А наше ощущение того, что нам это органично не подходит, что мы это отторгаем, и рождает вот это неприятие многих западных моделей. Мы вроде и хотим их принять, иногда даже начинаем сами себя ломать через колено, натягивать на голову то, что нам не налезает, а не получается. Именно это уже тридцать лет происходит с Россией! Именно поэтому многие удивляются, в том числе либерально настроенные люди, — ну почему же не получается? И начинают говорить: а — это вот там пропаганда! А — это, так сказать, телевизор! А — это Путин! Вы что думаете, вот Путин уйдёт, а он уйдёт рано или поздно, вы думаете после этого всё изменится? И начнут вот эти вот западные кастрюли налезать на голову? Нет! В том-то и проблема! Не налезали при Ельцине, не налезают при Путине, и после него тоже не будут налезать! Не там ищете! И задача именно в этом — найти гармоничное сочетание разных вещей, которые будут восприниматься здесь органично и при этом давать возможность для развития.

Когда мы рванули к Европе, мы, конечно же, хотели стать частью её политической и военной системы. Недальновидность и жадность — я не могу и не хочу искать другую формулировку причин того, что западные коллеги это стремление отвергли. Это была трагическая ошибка для всех, особенно для Европы. Там не увидели надвигающегося будущего — уже наступало коренное изменение соотношения сил в мире. Была почти неизбежной дальнейшая потеря Западом военного превосходства — фундамента с XVI века его гегемонии в политической, экономической и культурной сферах. У Европы была фантастическая возможность укрепить свою безопасность и мировые позиции. Теперь Россия в военно-политическом отношении — важнейшая часть не-Запада. И этим добивает его военное превосходство.