Рольф Брандт

Другие цитаты по теме

Русский солдат, несомненно, очень храбр. Весь его жизненный опыт приучил его крепко держаться своих товарищей. ... Нет никакой возможности рассеять русские батальоны, забудьте про это: чем опаснее враг, тем крепче держатся солдаты друг за друга.

Вы что, хотите, чтобы кто-то рискнул на войну с Россией? Я стар, у меня есть дети и внуки, я не хочу, чтобы они шли на любую войну, особенно с Россией! На войну, в которой невозможно победить!

А новые рынки появятся непременно. Посмотрите на русских... Если царь объявит Франции войну, им понадобится всё на свете.

Загадочность русской души — эту фразу любят повторять иностранцы, сталкиваясь с непредсказуемостью русских. Этот стереотип как нельзя лучше иллюстрируют китайские иероглифы. У мудрых китайцев названия стран имеют определённый смысл: Германия — страна мастеров, Франция — страна закона, название «Россия» состоит из двух иероглифов: один означает — страна, другой — неожиданность.

Для всякого разумного человека ясно: ни каратаевское непротивление злу, ни чеховское безволие, ни достоевская любовь к страданию — со всей этой эпопеей несовместимы никак. В начале Второй мировой войны немцы писали об энергии таких динамических рас, как немцы и японцы, и о государственной и прочей пассивности русского народа. И я ставил вопрос: если это так, то как вы объясните и мне, и себе то обстоятельство, что пассивные русские люди — по тайге и тундрам — прошли десять тысяч верст от Москвы до Камчатки и Сахалина, а динамическая японская раса не ухитрилась переправиться через 50 верст Лаперузова пролива? Или — почему семьсот лет германской колонизационной работы в Прибалтике дали в конечном счете один сплошной нуль? Или — как это самый пассивный народ в Европе — русские, смогли обзавестись 21 миллионом кв. км, а динамические немцы так и остались на своих 450 000? Так что: или непротивление злу насилием, или двадцать один миллион квадратных километров. Или любовь к страданию — или народная война против Гитлера, Наполеона, поляков, шведов и прочих. Или «анархизм русской души» — или империя на одну шестую часть земной суши. Русская литературная психология абсолютно несовместима с основными фактами русской истории. И точно также несовместима и «история русской общественной мысли». Кто-то врет: или история, или мысль.

Несмотря на все ошибки, падения и катастрофы, идущие сквозь трагическую нашу историю, народ умел находить выход из, казалось бы, вовсе безвыходных положений, становиться на ноги после тягчайших ошибок и поражений, правильно ставить свои цели и находить правильные пути их достижения.

— Хочу напомнить, что и Наполеон и Гитлер, оба, хотя между ними разрыв в сто пятьдесят лет, главным мотивом нападения на Россию и Советскую Россию для своих штабов и своих генералов обозначали: если мы не нападём сейчас, то через несколько лет мы потеряем фактор решающего военного преимущества. [Дмитрий Куликов]

— Даже Черчилль, когда свой знаменитый план разрабатывал, он о том же самом сказал: или сейчас, или мы потом можем потерять стратегическую инициативу. [Армен Гаспарян]

За победу над германским нацизмом самым дорогим – человеческими жизнями – заплатили именно мы.

Покорить Францию — это значит занять её территорию и установить свои порядки, а покорить Россию — значит убить почти всех русских, потому что русские никогда не сложат оружие перед вторжением иноплеменных. Они будут биться до последнего патрона, оставленного для себя.

Мысль моя, — пожалуй основная или одна из основных для «всего Розанова», — состоит в том, что Россия и русские призваны выразить вечность и высшесть «частного начала» в человеке и человечестве, что они не по судьбе, а по идеалу и желанию останутся вечным «удельным княжеством» Божиим на земле, вечным «уездом» в политической системе царств, вечно «на вторых ролях» в духовном мире, философии, сознавая, чувствуя и исповедуя, что «Высшее» — Богу, у Бога, что там «Бог сидит» и заглядывать сюда человеку не только не должно, но и опасно, грешно, страшно.

Бог — велик. А мы — маленькие. И пусть это будет (останется вечно).