Вот бы застыть навсегда нам
В транскрипции звёзд
Фигурками нецке
В китовой печали из грёз.
Вот бы застыть навсегда нам
В транскрипции звёзд
Фигурками нецке
В китовой печали из грёз.
Почему я не вижу здесь кораблей
С парусами из дальних, из южных морей?
Почему здесь нет ветра, не слышен прибой?
Я хотел бы уехать и быть просто с тобой.
Блеск искристых снегов
созерцаю завороженно,
серебристую даль -
и не знаю, о чём тоскует
беспокойное мое сердце...
Прикосновенье к твоей коже рушит все, что я построил,
Будто цунами, разрыв, несдержанное слово.
Но то, что между нами – это как взрыв сверхновой.
Любовь — это плод, который созревает в любое время и до которого может дотянуться любая рука.
Жалко, что пить воду не является грехом, — воскликнул один итальянец, — какая она была бы тогда вкусная.
(Жаль, что пить воду не грех. А то какой вкусной она бы казалась!)
Ты видишь? Тоска нелечимая стоит у меня за спиной. Уедем в деревню, любимая, уедем дышать тишиной.
Бабушка продавала бруснику в банке, и в этом была такая щедрость природы – скопление щедрости, множественно сквозь стекло. Бабушка притоптывала и сметала снег пуховой варежкой, тёплой пуховой варежкой, с множественными тонкими волосками из какого-то тёплого животного, которое теперь греет руки людям. Если бабушка умрёт, то её внучка получит наследство – щедрые отрезы ситца и плюша, россыпи семейных фотографий, и эти варежки с запахом бабушки, и какой-нибудь фартук с пятнами брусники. С красивыми пятнами идеального красного цвета, с пятнами витаминов из ягоды.
осень опять надевается с рукавов,
электризует волосы — ворот узок.
мальчик мой, я надеюсь, что ты здоров
и бережёшься слишком больших нагрузок.
мир кладёт тебе в книги душистых слов,
а в динамики — новых музык.
Растворяюсь в тебе, как порошок какао в горячем молоке. И больше нет ни молока, ни порошка. Лишь вкус напитка на наших губах.