Это был босоногий марктвеновский городок, где детство, заигравшись, не страшится наказания, а старость приближается беспечально.
... в мёртвых городах почему-то хочется говорить шёпотом, хочется смотреть на закат.
Это был босоногий марктвеновский городок, где детство, заигравшись, не страшится наказания, а старость приближается беспечально.
... в мёртвых городах почему-то хочется говорить шёпотом, хочется смотреть на закат.
... Его не отпускали звуки, которые своей неохватностью могли заполнить вселенную, самые прекрасные звуки на свете: перепевы беспечной речушки, которая стремится неведомо куда.
Конечно, если хочешь посмотреть на две самые главные вещи — как живет человек и как живет природа, — надо прийти сюда, к оврагу. Ведь город, в конце концов, всего лишь большой, потрепанный бурями корабль, на нем полно народу, и все хлопочут без устали — вычерпывают воду, обкалывают ржавчину.
Кто скажет, где кончается город и начинается лесная глушь? Кто скажет, город врастает в нее или она переходит в город?
Всякий город – Нью-Йорк, Чикаго – со всеми своими обитателями издали кажется просто выдумкой. И не верится, что и я существую здесь, в штате Иллинойс, в маленьком городишке у тихого озера. Всем нам трудно поверить, каждому трудно поверить, что все остальные существуют, потому что мы слишком далеко друг от друга. И как же отрадно слышать голоса и шум и знать, что Мехико – Сити все еще стоит на своем месте и люди там все так же ходят по улицам и живут…
Допустив однажды ошибку, как трудно бывает признать свою вину, вернуться назад, начать все с начала.