С посветлевшим лицом показав на дома, между которыми мы как раз громыхали, он поинтересовался: что я чувствую сейчас, вернувшись домой и увидев город, из которого пришлось уехать? «Ненависть», – ответил я. Он умолк, но вскоре высказал замечание, что, к сожалению, может понять мои чувства. Вообще-то, по его мнению, «в данной ситуации» и у ненависти есть своё место, своя роль, «даже своя польза»; и добавил: он прекрасно знает, кого именно я ненавижу. «Всех», – сказал я.
Первый комендант лагеря смерти в Собиборе, а позже в Треблинке, Франц Штангль, на вопрос американской журналистки Гиты Серень: «Как вы в то время думали, что было причиной уничтожения евреев?» — ответил: «Хотели забрать их деньги. Понимаете ли вы, какие фантастические суммы входили в игру?»
Когда всё было готово и конвейер заработал быстро и без сбоев, Эйхман «пригласил» проинспектировать его еврейских функционеров из Берлина. Они были поражены: «Это напоминало хлебозавод вроде тех, где мельница соединена с пекарней. В здание входит еврей, у которого есть хоть какая-то собственность — фабрика, магазин или счёт в банке, он движется по зданию от конторки к конторке, от кабинета к кабинету и выходит из здания без денег, без прав, но зато с паспортом, при вручении которого ему говорят: «Вы обязаны покинуть страну в течение двух недель. В противном случае вы будете отправлены в концлагерь».
Я знаю, чего Вы хотите… Вы хотите лагерь, но свой маленький… Вы понимаете, что для этого надо?! Всё не так просто. Одно получение этих проклятых разрешений, я уверен, может свести Вас с ума. Потом придут инженеры, они будут стоять над душой, спорить о дренаже, фундаменте, технических условиях… Параллельные заборы длиной четыре километра, двенадцать центнеров колючей проволоки, шесть тонн электрофицированных изгородей, керамические предохранители, три кубических метра воздушного пространства на одного человека… Я уверен, Вам захочется кого-нибудь убить, я это точно знаю…
…заключенные стояли в строю голыми. Каждый из них был человеком. Но они давно забыли об этом.
Зло в Третьем рейхе утратило тот признак, по которому большинство людей его распознают — оно перестало быть искушением. Многие немцы и многие нацисты, возможно, испытывали искушение не убивать, не грабить, не дозволять своим соседям идти на верную гибель (а то, что конечной точкой транспортов с евреями была смерть, знали все, хотя далеко не все знали чудовищные подробности) и тем самым не становиться соучастниками преступления, которые извлекли из него выгоду. Но — Господь знает, они научились противиться искушению.
Я отвернулся и, плача в голос, бросился бежать вдоль опустевшей улицы, преследуемый затихающим вдали криком запертых в вагонах людей, похожим на крик сбитых в кучу в тесных клетках птиц и чувствующих смертельную беду.
По свидетельству коменданта Треблинки Франца Штангла, «это был дантов ад. Запах стоял невыносимый. Повсюду сотни, нет, тысячи разлагающихся, гниющих трупов. Вокруг лагеря были палатки и горели костры, и группы украинских охранников и девиц-проституток, как я выяснил позднее, собравшихся здесь со всей округи, слонялись пьяными, пели и танцевали под музыку».
— Немецкий концлагерь, это, знаете, изобретение особое, можно сказать — на научной основе. Если у человека есть вера или, чего доброго, убеждения — их можно вытравить, надо только заставить его жить инстинктами, довести до уровня животного, тогда... И доводили. Так что, остаться в лагере человеком, я вам скажу, было непросто.
— Но можно. Вы ведь сами рассказывали?
— Можно, конечно, можно. Но, знаете, на этот счёт у меня своё мнение: просто кому-то дано выстоять, а кому-то — нет. И всё.
Человек всегда находит ложь, которая ему необходима, причем так же точно и быстро, как и необходимую ему правду, если вообще ощущает необходимость в правде.
Cлайд с цитатой