Почему людям всех времен и народов так нужны чудеса, бросающие вызов всем будничным, твердо установленным фактам? А может, жажда чудесного уходит корнями в некое врожденное, не поддающееся проверке знание, в глубинную уверенность, что чудесное есть существенный, неотъемлемый аспект реальности? Или наоборот — сама эта жажда порождает чудеса?
О чудеса, чудеса! Они происходят повсюду. И они зависят от обстоятельств. Если я вас сфотографирую, это будет скучноватая любезность. Если я отправлюсь в южноамериканские джунгли и сфотографирую дикаря, он сочтёт это чудом и может даже испугаться, что я украл часть его души. А собака попросту не знает, как она выглядит, а потому не прореагирует на свой снимок. Чудо — это то, чему люди не могут найти объяснения. В Средние века ваш протез воспринимался бы как чудо, возможно даже сатанинское чудо. Чудеса сильно зависят от времени и места, от того, что мы знаем и чего не знаем.
Для него вся реальность жизни лежала во внешних вещах, для меня же не было иной реальности, чем реальность духа — разума, как я думал в то время, не успев ещё осознать, каким грубым насмешником и жестоким хозяином может быть интеллект.
Возможно, всему виной моя скука. Скуки, подобно армейской, я не испытывал ни до, ни после, она тяжелым свинцом наливала каждую клеточку моего тела. Обычно скука ассоциируется с бездельем, но тут был совершенно другой случай, ведь пехотинец, проходящий боевую подготовку, не знает покоя с утра до позднего вечера, а затем спит как убитый. Ту скуку, о которой я говорю, порождала отрезанность от всего, что украшает жизнь, или возбуждает любопытство, или расширяет горизонты восприятия. Это была скука выполнения бесконечных задач, ничего не дающих ни уму, ни сердцу, скука приобретения навыков, без которых ты бы с радостью обошелся. Я научился шагать в ногу и поворачивать по команде, научился стрелять и держать себя в опрятном (по армейским стандартам) виде, в частности — заправлять койку, чистить сапоги, до блеска надраивать пуговицы и накручивать себе на ноги длинные полосы толстой, навозного цвета ткани, и все это — единственным положенным образом. Я научился все это делать, и даже делать хорошо, хотя и не видел в том особого смысла.
О чудеса, чудеса! Они происходят повсюду. И они зависят от обстоятельств. Если я вас сфотографирую, это будет скучноватая любезность. Если я отправлюсь в южноамериканские джунгли и сфотографирую дикаря, он сочтёт это чудом и может даже испугаться, что я украл часть его души. А собака попросту не знает, как она выглядит, а потому не прореагирует на свой снимок. Чудо — это то, чему люди не могут найти объяснения. В Средние века ваш протез воспринимался бы как чудо, возможно даже сатанинское чудо. Чудеса сильно зависят от времени и места, от того, что мы знаем и чего не знаем.
Услышав лесть в свой адрес, многие люди стараются сразу же показать себе и окружающим свою практичность и рассудительность, дабы скрыть тот печальный факт, что они заглотили приманку.
Я приучил себя не говорить о своих радостях, если собеседники не готовы их разделить — как чаще всего и бывало, после чего я обижался и радость моя блекла.
... я никогда не верил, чтобы черты характера, сильно проявлявшиеся в детстве, могли куда-то пропасть — они либо уходят вглубь, либо трансформируются во что-то другое, но никак не исчезают; сплошь и рядом бывает, что, когда жизнь клонится к закату, они появляются вновь, во всём своём прежнем великолепии, и именно сюда, а не к старческому слабоумию наилучшим образом применимо расхожее выражение «впасть в детство».
Cлайд с цитатой