Мы часто мстим, когда прошло, уже много времени, тем кто ни в чём не виноват, кто всего лишь напоминает нам наших обидчиков. Мы грешим, причиняя им тот же вред, что причиняли нам, и тем самым до бесконечности преодолеваем боль, испытанную нами, передавая её дальше и дальше по цепочке.
Ребёнок беззащитен перед болезнью родителя, он не может видеть, как тот лежит в постели и страдает. Родители — они же как солнце над головой — всегда были, есть и будут, ребёнок себе и представить не может по-другому. Если слёг отец, где гарантия, что завтра солнце не упадёт в океан?
Возможно, это наша судьба, проклятие человечества, — никогда не знать и не понимать друг друга. Мы создаём своё мнение о другом человеке, основываясь на его словах и поступках, и получается хрупкая конструкция, почти мираж, существующий только в нашем сознании.
Нет одиночества более сильного, чем рядом с человеком, который не видит тебя в упор, занятый собственными делами.
Есть вещи слишком ужасные, чтобы их вспоминать, и слишком прекрасные, чтобы их воскресить.
Ненормальность — это чисто человеческое понятие. Мы тщеславны и высокомерны, мы — высочайшее достижение эволюции и её крупнейшая ошибка, мы пленники своего сознания и иллюзии того, что мы центр мироздания, что весь мир делятся только на мы и не мы.
Но мы не возвышаемся над, и не располагаемся в центр и даже не стоим подле чего бы то ни было. Ни над, ни в центре, ни подле ничего нет — и вообще нигде ничего нет. И мы не значительнее, не важнее и не прекраснее земляного червяка. Точнее, это он прекраснее нас, потому что он, в отличие от нас, невинен, — только отважится ли кто-то из нас это утверждать? У червяка одна цель — прожить достаточно долго, чтобы успеть оставить потомство, маленьких червячков. Его сердце не способно на предательство или жестокость, в нём нет зависти и злости, нет вожделения, в отличие от наших сердец. Вот и выходит, что это мы чудовища, только мы и есть по-настоящему аберрантная форма жизни.
Путь тёмен, дорога извилиста. Так легко заблудиться, если не знаешь, куда идти, легко начать ходить кругами, легко оказаться снова там, откуда вышел.
В своих городах мы отрешились от смерти, задвинули её в пыльный угол, но в пустыне она всегда рядом. Это любовница, которая творит жизнь. Чувственные объятия хищника и жертвы, оргазменный предсмертный крик, последний спазматический всплеск крови, даже безмолвное оплодотворение земли упавшим деревом и разлагающимися листьями — всё это ласки возлюбленных, непременное условие жизни.
— Мы — рабы, все мы рабы, Уилл Генри.
— Некоторые из нас — рабы страха, другие рабы разума, третьи — основного инстинкта. Но все рабы, Уилл Генри, и все чему-то служим. Вопрос должен быть поставлен так: чему мы служим? Чему посвящаем себя? Выберешь ты служение правде или лжи, надежде или отчаянию, свету или тьме? Я выбираю служению свету, даже несмотря на то, что служба эта подчас проходит во мраке. Не отчаянье побудило меня нажать курок, Уилл Генри, моею рукой двигало милосердие.
— Никогда не говори мне того, что, по твоему мнению, я хочу услышать, Уилл Генри! Никогда! Я не смогу опираться на тебя, если ты выберешь путь попугая. Ложь — мерзкий порок, истинное зло. Всегда говори только правду. Всю правду, во всём, во все времена! Ни один человек не достиг истинного величия на крыльях подобострастия, обмана и хитрости.
Cлайд с цитатой